Во время ужина, дядюшка Йозеф, Саша и я вели интересные беседы. Они рассказывали мне о своих приключениях из жизни, забавных случайностях и частично о жизненных трудностях, о которых отзывались крайне нейтрально. Они явно адекватно принимали любые проблемы, возникающие в их судьбах. Поэтому я восхищался их страстью к жизни, и способностью находить в простых вещах что-то исключительное. И, когда ужин подошёл к концу, Саша неохотно прощался со мной. Он сначала долго молчал, а потом резко сказал:
— Робин, я надеюсь, ты услышал мою сегодняшнюю просьбу касательно тех двоих? — его лицо резко переменилось. Я не понимаю, что именно оно означало. Это не были чувства злости или огорчения. Однако, говорил он требовательно и чётко.
Я промолчал, пристально исследуя каждую деталь его внешности: немного отросшие каштановые волосы, густые хмурые брови и светло-карие глаза, настойчиво смотрящие прямо в мою душу. Он был выше меня этак головы на полторы, как и Фрауке. Мы с ней примерно одного роста, она лишь на немножко выше меня, чем регулярно потыкает. Чтобы отвязаться от его настойчивости, я лишь кивнул и в знак согласия что-то промычал. Он совсем не глупый парень, поэтому его выражение лица не переменилось. Даже наоборот, наблюдая за мной и отцом вслед мне показалось, что он был расстроен или огорчён. Прости, Саша, но я лишь пешка, которая не способна противостоять более влиятельным людям.
Дядя Йозеф отвёз меня домой к моим опекунам. Я был по-прежнему полон благодарности к семье Шмитт за их гостеприимство и вкуснейшую еду. Поистине, каждый раз, проведённый с ними, был сплошным удовольствием. Нас встретила тётушка Марта, дружелюбно улыбаясь Herr Шмитту, и благодаря за то, что он подвёз меня, полостью обеспечив безопасностью. Стоило дядюшке Йозефу уйти, как лицо её резко переменилось, выражая очевидное недовольство. В доме уже было давно тихо — дядя Фридрих, как обычно, работал в своём кабинете, а Фрауке, я уверен, где-то в тени наблюдает за тем, как меня сейчас будут чихвостить. Мы прошли в гостиную: просторное и уютное помещение, воплощающее в себе роскошь и элегантность. Сейчас здесь темно, лишь пара свечей слабо освещают область с креслом, где моя тётушка предпочитает по вечерам, как сегодня, читать различную литературу, и большой камин, являющийся основным источником света. Именно на него я всегда смотрю, когда Марта проводит профилактические беседы, основанные на промывке моих мозгов. Тем временем, тётушка уже молча сидела на своём месте и с укором смотрела на меня, как и всегда. Я понимал, что ее негативное отношение ко мне не исчезло, да и сомневаюсь, что исчезнет в будущем.
— И как ты посмел вновь ослушаться меня, маленький негодник? — классическое начало её заученной последовательности фраз. Она постоянно выставляет меня ужасным и непослушным ребёнком, который позорит их высокое положение в обществе. Ведь я общаюсь со столь низким человеком, явно несоответствующего мне по статусу. Эх, знали бы Вы, тётушка Марта, что вашаприлежнаядочьвлюблена в столь низкого и недостойного человека… Как и прежде я решил не обращать на эту обыденную ситуацию внимание и наслаждаться прекрасными воспоминаниями прошедшего ужина.
Часть 3: Измученный человек склонен совершать роковые ошибки.
На следующее утро все происходило по привычному сценарию. Фрауке, как обычно, медлила и затягивала процесс подготовки, а вместе с тем не упускала возможности язвить мне. Это не удивительно, так как она всегда находила возможность оскорбить меня и, конечно же, подшутить надо мной. Дядя Фридрих, сидя за столом и завтракая, читал мне правила о том, как настоящий мужчина должен вести себя. Он демонстрировал строгость и требовал от меня соответствующего поведения и придерживание безупречных правил надлежащего воспитания. Тётушка Марта, в свою очередь, всегда появилась только тогда, когда мы с Фрауке готовились пойти в школу. По своей стандартной манере, она прощалась с Фрауке ласковыми объятиями, в придачу сопровождая тисканья слюнявыми поцелуями. В отличие от женщин, дядя Фридрих был не из тех, кто проявляет нежность. Он прощался со мной, каждый раз приподнимая бровь, и смотря на меня, будто я о чём-то забыл. И в ответ на его недовольный взгляд, я выпрямлялся в струнку, вскидывал правую руку, щёлкал каблуком и выговаривал так чётко, насколько мог: