— Хайль Гитлер!
Эти слова были обычным прощальным жестом, которым дядя всегда провожал военных. Как объяснял мне дядя, этот приветственный жест и фраза свидетельствовали о его приверженности к нацистскому режиму и личной поддержке Гитлера.
В школе время текло незаметно, полностью поглощая меня уроками, дружескими посиделками в столовой и прогулками по школьному парку. Всё было идеально, пока не появились Фрауке и Гунтрам. Единственное, что способно затормозить время, и заставить его неприятно тянуться — присутствие этих двоих. Гунтрам выглядел так, будто съел всех своих друзей и медленно переваривает их одного за другим. И теперь единственным его другом стала моя кузина, которая совмещала в себе причудливую смесь привлекательности и раздражающей нахальности. Она всегда принимала роль подстрекателя, шепча свои идеи Гунтраму в уши, и подсовывая всем финты, а затем искусно играла с натянутыми нервами своих жертв. Моя назойливая кузина с блаженством наслаждалась сочными пакостями, во время которых она питалась чужой болью и раздражением.
Стоило им прийти, как атмосфера в воздухе пропиталась неприязнью. И сейчас они явились из неоткуда.
— Мой дорогой Роби, ты ведь не забыл? — я повернулся и увидел, как ехидная ухмылка красуется на этом, казалось бы, невинном лице. А рядом стоит её толстый, нелепый страж, олицетворяющий неудачное подобие цербера, и держит в руках вёдра с алой краской. Что ж, такие встречи случались не в первый раз и не в последний. И тогда я ещё не осознавал, что этот раз будет особенным. Именно он перевернул мою жизнь с ног на голову.
— Конечно нет… — я без особого желания взял емкости с одноцветной жидкостью и пошёл в кабинет Herr Штрубеля. Сейчас была длинная перемена, в ходе которой и учащиеся, и преподаватели обедали или просто гуляли на территории школы. Всё прошло быстро. Мне очень не хотелось растягивать это дело, лучше отстреляться и быть свободным. Оставалось пару штрихов, с которыми я мучился довольно долго. Потому что нашу Фрауке многое не устраивало. Видите ли, я делаю это не со всей душой и старанием, оттого и выходит не эстетично.
— Робин! Ты серьёзно?! — я резко обернулся. Вдали класса стоял Саша с крайне возмущённым видом, — А ну пошли вон отсюда, паршивцы! — он очень уверенно шёл к моей сестре и её псу, казалось, здание в ужасе содрогалось от каждого шага Саши. Фрауке была уже готова резко и уверенно ответить нарушителю её коварного плана, да только Гунтрам, сам удивляясь своим действиям, одёрнул её и потянул к выходу, — Робин! — на сей раз Саша уже направился в мою сторону.
Я встал как вкопанный. Мне было стыдно и одновременно неприятно, что он так вспылил на меня, своего друга. Однако Саша настроен был очень решительно, мне даже причудилось, что ещё немного и он обожжёт меня своей яростью.
— Так и знал, что ты ослушаешься. Неужели так трудно хоть раз принять во внимание мою просьбу? Даже если тебе плевать на себя, подумал бы о своих близких. Твой дядя ведь не даром нотации тебе зачитывает. В его глазах — ты позор, который еженедельно приносит и ему, и школе неприятности, — это начало меня задевать. Дядя и тётушка и так слишком давят на меня статусом семьи, которому я обязан соответствовать, а теперь ещё и Саша начал, — Я прекрасно понимаю, что твои опекуны достаточно строгие и несправедливые по отношению к тебе, однако, лучше жить так, нежели выживать в доме сирот, где ты, как в диком мире, борешься за последний крохотный кусочек хлеба, — каждое его слово всё сильнее и сильнее раздражало. Он давил по моим больным местам, стремясь заполучить желаемый результат — моё изменение в лучшую сторону. Но разве ты, Саша, сейчас лучше тех двоих, что манипулируют так же, как и ты в данным момент, чтобы добиться своего? Нет, — И, Робин, не стоит обижаться на мои слова, я не желаю тебе зла. Напротив, я…