— Ну, вот видишь, — добродушно произнес его напарник, — а ты говорил с пацанами таскаться.
Пока я следил за беседой этих курсантов, в боковую дверь с шумом ввалились трое возбужденных ребят. Они, не обращая внимания на спящих, разговаривали столь громко, как будто хотели специально разбудить всю вселенную. Да и как же иначе, пусть слышат все, ведь они вернулись с первого серьезного дела.
— А старик здорово чесанул его, — восхищенно говорил один из них.
— Да, старикан хитер, — продолжал другой. — Сначала ни гу-гу, дал ему возможность залезть в склад, а потом, когда тот показал свою образину через окно, шарахнул дуплетом перед самым его носом, — и рассказывающий от удовольствия потер руки.
— Ты вот трешь руки, — вмешался третий, — а ведь по твоей вине мы чуть не упустили этого молодчика.
— Ладно, с кем не бывает, — успокаивающе произнес тот курсант, что говорил первым. — И так у него дробинка на память осталась. — Только тут я обратил внимание, что у одного из курсантов перебинтована голова, а из-под накинутой на плечи офицерской шинели струйками стекала вода.
— Да, ванну ты принял хорошую, — усмехнулся один из ребят.
— Шутки-шутками, а старик чуть меня не ухлопал вместе с этим битюком, когда я его ухватил за штанину в воде, — говорил перевязанный. — И как это я, действительно, рот разинул, когда бандюга сиганул в речку, — сетовал он.
— А ты тоже хорош! Идешь впереди, возомнил из себя конвоира и даже не оглядываешься назад, — упрекнул он стоящего рядом с собой курсанта.
— А нечего было вести его вдоль речки, — упрекнул первый.
— Ты же видел, что старик не пускал нас через территорию базы, — возразил перевязанный.
— А, вообще, старичок какой-то подозрительный, — вмешался в разговор третий курсант. — Нет, чтобы спугнуть этого идиота до того, как он залез к нему в склад. Тот бы ушел и дело с концом. Так нет, он специально ждал, когда этот дружище залезет в склад, а потом только начал пальбу и вызвал милицию.
— Ну, правильно сделал старик, — с жаром сказал перевязанный.
— Нет, неправильно, — отстаивал тот, — спугнул бы и не было бы у нас преступления, и не сидел бы человек в тюрьме.
— Э-э-э! Нет, дружище! Это не все так просто, как ты думаешь. Если бы его спугнули, то он, действительно, ушел бы от склада, но где гарантия, что он не сделал бы гораздо худшее, может быть, даже и безнаказанно и неоднократно. А теперь он изолирован от общества. И если в нем есть еще что-то от человека, то пусть благодарит этого старика, давшего ему возможность одуматься.
Они кончили спорить и начали раздеваться.
Я долго не мог заснуть.
— Ты знаешь, — услышал я шепот лежащего где-то в другом ряду курсанта, — я этого так не оставлю. Я завтра же напишу начальнику горотдела милиции рапорт, пусть его взгреют как следует.
Сосед что-то ответил, но я не расслышал.
— Когда нас распределяли в отделении, — продолжал шепотом курсант, — я попал к нему. Старшина как старшина, огромного роста, широкоплечий, я даже обрадовался: вот дядечка, так дядечка, с таким не страшно будет патрулировать. А что вышло?.. Дотянули мы с ним до сквера, а затем, как завалился он в конторку к завзалом кафе, так и ни шагу оттуда. Два или три раза я пытался вытащить его, но каждый раз он одергивал меня: «Не торопись, курсантик, не торопись». Наконец, в десятом часу вечера мы, выйдя на улицу, обошли несколько раз вокруг сквера и сели на скамейку.
Пока мы сидели и разговаривали, за курантами началась драка. Я ринулся туда.
— Эй, курсант! Ты куда? — остановил меня старшина.
— Как куда? — говорю я ему. — Разве не видите, что там дерутся.
— Не торопись, не торопись, курсантик, там не наша территория.
— Как не наша? — возмутился я.
— Да вот так. Коль не знаешь, слушай, что старшие говорят: сквер, где мы с тобой стоим — это территория нашего отделения, а где куранты — там уже другие постовые должны ходить. Понял?
— Что же вы не видите что ли, что там никакого постового нет, — говорю ему. И не слушая старшину, побежал к курантам.
Поплелся и старшина. Но драку там до нас прекратили, и старшина ворчал: «Видишь, а мы свой участок бросили...»
— Знаешь, весь вечер у меня душа горела. Я этого человека видеть не мог возле себя. Думаю, что этого оставлять так нельзя.
Слушая гневный шепот, я не видел лица говорившего, но, с одной стороны, радовался честности этого парня, а с другой — думал, может, и прав старшина, что каждому надо быть на своем месте и отвечать за свой участок.
Был уже четвертый час ночи, а в казарме еще стояли пустыми около двух десятков кроватей. Ребята прибывали с патрулирования, обсуждали события прошедшего вечера. На минуту, другую в казарме все затихало, но не надолго: до прихода следующей группы.