Во время поисков карманника я на минуту оставил Вадима одного на остановке и пошел купить газету. Возвращаясь к нему, я еще за несколько метров услышал брань какой-то тетки. Ее хриплый пропитый голос неприятно резал слух.
— На-а-а, выкуси, — кричала она. — Забрать меня в милицию! Много я таких видела, как ты.
Я понял, что Вадим попал в неприятное положение, и прибавил шагу.
В нескольких шагах от Вадима, который был в каком-то оцепенении, стояла пьяная женщина.
— Что хочу, то и делаю — вы мне не указ.
Стоявший на остановке трамвай не трогался. Женщины, выглядывая из окон, возмущались. Мужчины брезгливо отворачивались.
Взглянув на Вадима, я понял его состояние. Только я один знал, как чист этот парнишка в милицейской форме, как легко ранимо его сердце.
Глава шестая
Казарма встретила нас шумом. Ребята делились впечатлениями дня, но Степана среди них не было. Значит, еще не вернулся и обминает свои бока в переполненных городских автобусах, в поисках карманника.
Вслед за нами сразу же пришел Толик.
— Ну, как дела? — спросил я его.
— А-а-а, не говори, — разочарованно махнул он рукой. — Я же говорил, что это — иголку в сене искать.
— А как у вас?
— Как видишь, — ответил я, — тоже ни с чем.
— А чего это Вадим такой невеселый? — спросил он, показывая на проходившего мимо Стриженова. — Уж не заболел ли он?
— Устал, наверное, пройдет, — успокоил я.
Вадим тем временем свернул на лестничную площадку.
— Куда это он побрел? — глядя Вадиму вслед, удивленно произнес Толик.
— Тоже ничего не пойму, — пожал плечами я. — Только что вернулись, все было в норме. Схожу узнаю, — я направился вслед за Вадимом. Но его нигде не было.
«Значит, он в кинобудке», — мелькнула мысль, — и я побежал на третий этаж.
Вадим еще в суворовском имел пристрастие к «железкам», и даже, говорят, сделал радиоуправляемую модель автомобиля и получил за нее первую премию на республиканских соревнованиях. Придя к нам в школу, он как-то быстро нашел общий язык с киномехаником и получил в свое распоряжение кинобудку, где все свободное время проводил за конструированием детекторных приемников, каких-то аппаратов, за что у нас во взводе его прозвали «гаечником». Дверь в кинобудку оказалась не запертой.
Я шагнул в помещение и увидел Вадима. Он сидел ко мне спиной, повернувшись к окну, через которое с высоты третьего этажа хорошо были видны красные крыши домов и стройная аллейка пирамидальных тополей.
Вадим, кажется, даже и не заметил моего прихода.
— Ты не болен? — нарушив молчание, спросил я его.
Он отрицательно покачал головой.
— Тогда чего же ты тут сидишь? Скоро подадут команду на ужин, а ты еще даже не умывался.
— А мне все равно, — произнес он глухо.
«Тут что-то неладное», — подумал я и осторожно обнял по-дружески, но он резко повернулся, в глазах у него блеснули слезинки, лицо выражало отчаяние.
— Уйду, уйду я из школы милиции, — одним духом выпалил он.
— Как уйдешь? — не понял я.
— Надоело мне все это, понимаешь, надоело! — Вадим резко тряхнул головой.
Тут я понял: Вадим всем своим существом протестовал против увиденного сегодня.
— Ты понимаешь, — продолжал он, — я не знал, что...
Вадим говорил, а я стоял и обдумывал, что ему сказать.
— Понимаешь, Вадим, — начал я тихо, опустившись рядом с ним. — Твоя реакция на все это оправдана. Но возмущаться — этого мало. Нужно действовать.
— Я не готов сегодня к такой жизни, понимаешь! — упорно продолжал он. — А другим стать за несколько месяцев не могу. — Он снова уставился в окно и, немного помолчав, уже более спокойным тоном продолжал:
— Меня в суворовском в течение семи лет учили бальным танцам, правилам хорошего тона: в какую руку брать вилку, ножик, вытирать рот салфеткой, говорить на английском и французском языках, учили всему, но только не тому, как обращаться с пьяницами.
Да, разговор оказался, тяжелым. Но я решил наступать.
— Вот ты говоришь, суворовское, если хочешь знать, то я тебе завидую, да и не только я, а и все наши ребята. Ты получил прекрасное образование и воспитание и должен это ценить. Такие, как ты, ребята и должны работать в милиции. А быть тебе в милиции или нет — это другой вопрос. Только я тебе скажу одно: путь, по которому ты идешь, выбирай сам. Выбрал — не сворачивай. Чтобы не ошибиться, сверяй его по жизни, это самый надежный компас.
Мы еще немного помолчали. Вадим снова повернулся и, виновато опустив глаза, тихо попросил:
— Прошу тебя, Леша, никому не говори.
— Ну что ты, — радостно произнес я, понимая, что выиграл. — Вот моя рука, держи. — Не говоря больше ни слова, мы вышли из кинобудки. На улице уже выстроились курсанты, готовые отправиться на ужин.