Я бреду во всей этой неземной красоте по лесу без дороги. Перешагиваю через деревья, обхожу такие завалы, которые не перешагнёшь, осторожно наступаю на кочки – чтобы не свалиться. Мох весь мокрый, хоть отжимай, и скользкий. Меня тоже уже можно отжимать.
Когда моя нога уже не поднимается, чтобы перешагнуть очередную кочку, я сажусь на мокрое дерево – свежее, недавно упавшее, ещё смолистое. Плевать. Буду в смоле, подумаешь. Не самое страшное, что бывает в жизни.
- Ну что, добрела? – спрашивают вдруг меня откуда-то из-за плеча.
Сама не знаю, что помогло не заорать, потому что понимаете ведь – идёшь такой, один, только ты, лес и дождь, и тут тебя спрашивают. Я повернула туда голову… да блин же, я ж этого мелкого старичка знаю! Видела уже!
- Ты чего меня пугаешь? – спрашиваю.
- Даже и не думал, - усмехается ещё, паршивец.
И не поверите – сухой, будто дождь ему нипочём.
- А что тогда? Что я тут делаю? Куда я добрела и зачем?
- Зачем – хороший вопрос, сама ответишь. Как сможешь. А вот куда – сюда.
- И что здесь у нас?
- Место такое, хорошее. Непростое. Людное, гостеприимное. Ничего, приживёшься.
- Да зачем мне тут приживаться?
- А почему бы и нет? – ещё и усмехается, гад такой!
- Почему не дома? Как мне попасть домой?
- Куда тебе домой, дома тебя в землю зарыли, и камень сверху поставили! То есть, они думали, что это ты. И если бы не мы, ты бы там и лежала. А ты тут сидишь. Правда ведь, хорошо? Лучше тут сидеть, чем под тем чёрным камнем лежать?
- А… зарыли-то кого?
- Женевьеву дю Трамбле, - имя старичок произнёс как-то неуверенно, или оно ему просто не слишком знакомо?
- И как нас перепутали?
- А вы похожи. С виду похожи, изнутри – разные, ой, разные.
- И что теперь?
- Живи и радуйся, что ещё? Она б здесь не справилась никак, а ты – должна. Я полагаю великой удачей то, что ты в воду полетела.
- Я… сама в воду полетела?
- Ты – да. Она – нет. Ты оступилась, не удержалась. И мужика ещё утянула за собой, но пальцы разжала, и он выплыл.
Точно, мне ж Вовка руку подал. А я всё равно не удержалась, выходит.
- И теперь-то что?
- Ничего, - пожимает плечами. – Живи да радуйся.
- Чему тут радоваться, скажи?
- Как это чему? – возмутился он. – Ей, значится, позволили по земле ходить и солнышко видеть, а она – чему радоваться?
- И кто это такой щедрый, что позволил?
- Всё тебе расскажи. Или сама узнаешь… или не узнаешь. А пока – дыши, живи, радуйся, что жива.
Я задумалась. Наверное, он прав? И… лучше так, чем… под тем чёрным камнем?
- И… кто я, где я? Я знала, зачем я и что я вообще делаю, а сейчас?
- Сейчас ты, я полагаю, одной частью лежишь у Пелагеи за печкой, а второй тут вот на меня глазами моргаешь. Наверное, эти твои части позже слепятся в одну, и будешь ты целая, станешь себе жить, как раньше жила.
- Как раньше не выйдет. Раньше у меня была семья и работа.
- Работы на твой век хватит. А семья – дело наживное. В Поворотнице мужиков одиноких что омулей в море, выбирай – не хочу!
- Я и не хочу. Зачем мне эти мужики? Дом у них убирать да еду варить?
- Иногда и еду сварить благо великое.
- Может и так. Только вот не нужны мне никакие мужики, понимаешь? Да ещё в этой вашей Поворотнице кто-то на меня здоровенный зуб имеет, уж не знаю, за что. Затаил зло и не даёт покоя. Потому что со ступенек в тумане меня определённо кто-то столкнул. И эту вашу Женевьеву в воду тоже столкнули. Так что с безопасностью у вас тут плохо.
- Возьми и сделай хорошо, - ещё и смеётся, вот ведь!
- Да устала я, понимаешь? На этом свете сделай, на том свете тоже сделай! Никакого покоя! Сил никаких, понимаешь? Руки не поднимаются, ноги не ходят! А мне ещё не восемьдесят лет, рано быть старой развалиной!
- Ты того, не шуми, - он коснулся моей руки тоненькой маленькой лапкой. – Не шуми, всё образуется. Как-нибудь непременно образуется, потому что иначе не бывает.
- А когда образуется? И может быть, оно образуется так, что я ещё сто раз пожалею, что не под тем камнем?
- А ты не сдавайся, поняла? Тогда и образуешь, как надо. Тебе надо, а не кому-то там. Ты баба умная и хваткая, разберёшься, что к чему. И имущество у тебя есть, курам на смех и вообще на птичьих правах, но есть. Отстоишь – будет у тебя своё, не придётся по чужим углам голову преклонять, то у Пелагеи, то, может, ещё у кого.