Так ветер нашепчется вволю
Про волю, про скрытый порыв.
Когда ж отдохнуть он позволит,
Любимого имя открыв?
Мирьям Ялан-Штекелис
Перевод автора
Ура!
Темная ночь.
Ветер бушует. Ни зги не видать.
Люди боятся огни зажигать.
Пусто на улицах,
Пусто в домах.
Слышен лишь вой одичалых собак.
Где-то евреи лежат в погребах.
Страшная ночь.
Пьяные крики пьяных солдат.
Руки измазаны,
Ноги скользят
В лужах крови.
«Ура! Господи, благослови!»
Слава, солдатики, слава,
Враг побежден!
Осени себя крестом,
Подпоясайся кнутом,
И на славу всей Руси —
Бей, руби их, жги, коси!
Слава, герои, вам слава!
Вы подушки разрывайте,
Перья в воздух выпускайте,
А что лучше — на коня!
Сгинь ты, сгинь ты, жидовня!
Черная ночь.
Небо исчезло. Как плаха земля,
Позором и кровью пропитана вся.
Харьков, 13 ноября 1919 г.
Дни погромов, учиненных белогвардейцами на Украине.
(Примечание поэтессы).
Я так люблю тебя
Я так люблю тебя, далекий край,
Родной мой, край любимый.
Мне кажется, я видела тебя
Так много раз
Во сне и наяву, неисчислимо
Много раз.
Ведь ты живешь во мне
С тех пор, как бабушка меня учила
«Моде ани»[33],
С тех пор, как мать меня носила
В себе,
С тех пор, как силой нас изгнали
И мы на реках вавилонских тосковали
По тебе.
О если бы могла я жить с тобою
И в тебе —
Ты б тяжесть горя разделил со мною,
Ты бы укрыл меня от страхов
Этой страшной жизни,
Ты превратил бы скорбь в любовь,
О край моей отчизны.
Батум. сент. 1920 г.
Людям
Мое сердце наполнено жалостью,
Люди, к вам.
Я бы дни свои отдала с радостью,
Люди, вам.
Вы — как дети слепые и бедные,
Только мать
Вам умеет с улыбкой победною
Жизнь отдать.
Что я дать вам могу? Тяжелую
Грусть мою?
Или юность мою невеселую,
Песнь мою?
Иерусалим, сентябрь 1922 г.
Хочу ли я иль не хочу
Хочу ли я иль не хочу:
Во мне века еврейской доли,
Позор и гордость нашей боли,
И ненависть к мечу.
И свет во мне от всех свечей
Субботы, — свет, и грусть, и радость,
И горькая, святая сладость
Молитвы матери моей.
О, Бог забытый, незнакомый,
Благодарю тебя, мой Бог,
За то, что дал ты мне так много,
За то, что мой удел не легок,
И что иным он быть не мог.
Иерусалим, 1923
Утро
Бывают дни: встаешь веселая,
Смеешься с раннего утра.
Сияет небо, словно влажные,
Едва умытые со сна,
Прозрачные глазенки.
Нигде ни тени.
Лишь вдали спокойная черта
Иудейских синих гор.
Знакомый кипарис перед окном,
Высокий и зеленый,
И белая дорога за оградой,
И скачущий в пыли смешной осленок,
Неистово кричащий в мир
О чем-то о своем,
И роза желтая в узорчатом стакане
На белой скатерти накрытого стола,
И светлые глаза — твои, любимый…
Иерусалим, 1923-24
Говорят словами те
Говорят словами те,
Что любить не умеют.
У меня при тебе
Лишь глаза темнеют.
И я знаю: ты странный,
Ты непокорный,
От руки твоей жить больнее…
Ах, уйти бы в родные страны,
Да пойти бы с тобой по горам
Галилеи…
вернуться
33
«Моде ани» — «Благодарю»; так начинается краткая утренняя молитва. (Примечание поэтессы).