— А? — часто заморгала она, видно не ожидая так легко получить моё согласие и предчувствуя подвох.
Но его не будет.
— Видишь ли, до свадьбы время твоё забрать я не имею право. Но хотелось бы познакомиться с тобой. Так будет легче потом, для нас обоих. Быть может не придётся мне таскать тебя за собой на цепи, — ох и зря я усмехнулся, её взгляд стал стальным. — Желаю общения с тобой, — поспешил я всё сгладить и прояснить.
Она задумалась. Отлично, верит, значит, что может здесь что-то решать.
И кивнула.
— Хорошо. Но нет ни единого шанса, что я изменю своё мнение насчёт тебя или твоих действий.
Я кивнул в ответ.
— Могу понять. А теперь ступай, — видимо, мой небрежный жест рукой, будто смахнул что-то с кисти, указывая Хель на выход, взбесил её.
— Ты пожалеешь, — произнесла она тихо, разворачиваясь, чтобы уйти, — что встретил меня, Этаро. Запомни это.
Я запомню.
Странно, но верю ей.
Верю, и это так… необъяснимо. Будто новое проклятие, камнем повисшее на моей груди.
А вокруг всё ещё плясал свет…
— Я буду ждать, — прошептал, когда за ней захлопнулась дверь.
И тут же до слуха моего донеслись возгласы и шум происходящего снаружи.
Поднявшись и взглянув в окно, я понял, что сейчас весь наш прогресс общения с Хель может сойти на нет.
— Как же не вовремя… — сорвался с моих губ досадливый шёпот.
И дверь распахнулась.
— Повелитель, — поклонился мне стражник, — привели пленных. Эти меларии выдавали себя за людей, прячась в Иисиде. Вместе с ними воины привели и семью, которая, возможно, скрывала их у себя умышленно. Казнить или бросить в подземелье?
Глава 12
Я видела их в окно. Это была семья из старика-человека, его, видимо, внука, молодой меларии и двух её дочерей, возрастом примерно такого же, как была Рия.
Они жались друг к другу, пока вокруг собиралась толпа зевак и стражников, наставляющих в их сторону копья. Будто не меларии то были, а дикие звери, которых нужно сдерживать на месте, чтобы не кинулись на людей!
Руки мои сами собой сжались в кулаки.
Но что я могла сделать? Даже выхода из замка мне не найти…
По крайней мере, самой.
Я повернулась в сторону Этаро, который как раз вышел из зала.
Мы оказались вместе на небольшом круглом лестничном пролёте, освещаемым высоким овальным окном.
Каменный плиточный пол, стены, покатый потолок, мутное стекло, в котором дробился солнечный свет, окрашивая взлетающие с подоконника пылинки в разноцветные искры.
И я, будто принцесса, застывшая на месте при виде крылатого зверя, дракона.
Время будто застыло.
А затем продолжило свой бег с новой силой.
И я бросилась за Этаро вниз по винтовой лестнице.
— Оставайся на месте, — даже не обернулся он.
— Что ты сделаешь с ними?!
— Поступлю, как велит закон.
— Не ты ли создал его? Не ты ли закон?!
Этаро остановился.
Замерла и я, вдруг вспоминая, что вряд ли имею на него какое-либо влияние.
Но властелин поразил меня:
— Что предлагаешь сделать?
— Дай им уйти…
— В земли, из которых гоню вас? Или отослать в пустошь, где вы, как говорите, жить не можете?
Я проглотила ком в горле.
— Или, — продолжил он, — позволить им жить в Иисиде, пользуясь благами людей, когда меларии ненавидят нас?
— Мы не ненавидим людей. Ненавидим тебя.
Этаро усмехнулся и, наконец, обернулся ко мне.
А затем оказался слишком близко, чтобы я не отшатнулась, рискуя оступиться.
— Как хорошо, — улыбнулся он, и сверкнули его клыки, — что мне от этого не холодно, не жарко… И как хорошо, — завёл он мне за спину руку и пальцы его невесомо прошлись по моей талии, — что мне нравишься ты… Несмотря на то, что являешься безродной бродяжкой. Знаешь, что могу предложить тебе? Раз уж тебя так заботит судьба тех несчастных…
Стиснув зубы, я молча ждала, видя себя в отражении его вертикальных острых зрачков, об которые всякий раз до крови резалась моя душа.
А рука его смелее сжалась на мне, и Этаро притянул меня ближе, даже сквозь ткань платья опаляя мою кожу жаром своих прикосновений.
Он склонился ко мне слишком близко, чтобы я могла вытерпеть и не зажмуриться. И выдохнул в шею, заставляя разбегаться по моей коже сотни мурашек.
Приятно…
А от того и ужасно.
Я чувствовала, как земля уходит у меня из под ног, что стали вдруг ватными, и что-то сладко заныло внутри, а душа испуганно забилось в самый тёмный и дальний закуток моего естества.