Конечно, если бы не постоянные финансовые проблемы, все могло бы выглядеть не так уж и плохо. И если бы не профессиональная проституция, которой Джонни зарабатывал им обоим на жизнь и из-за которой его друг относился к нему с некоторой долей брезгливости. И, наконец, если бы не личная нереализованность самого Алекса, приехавшего в страну семь лет назад из какой-то сибирской «тьмутаракани», но так и не нашедшего применения своим многочисленным талантам. Говорящего по-немецки хотя и бегло, но на диалекте, плохо понимаемом местными жителями. Хронически безработного, да еще и сожительствующего с мальчишкой-штрихером типично семитской наружности, который продает себя за двадцать евро в привокзальном парке.
Так стоит ли удивляться, что по-своему неплохой немецкий парень Алекс чувствовал себя невостребованным и горькое свое разочарование вымещал на ни в чем не повинном партнере?
Хорошо зная музыкальные способности своего друга, Джонни предполагал, что русский ресторанчик, в коем тот якобы играл на синтезаторе, специализируется исключительно на обслуживании глухонемых клиентов. В крайнем случае, пенсионеров, потерявших слух по причине преклонного возраста. В противном случае Алексу уже давно набили бы морду и вышвырнули с позором на улицу. А может быть, врал он про музыку, а на самом деле мыл грязную посуду в том же ресторанчике, работал официантом или нарезал овощи. В общем, одному Богу известно, с чем ему там приходилось иметь дело; но возвращался он каждый раз замотанный, угрюмый и злой на целый мир. В такие вечера, а точнее ночи, ему лучше было не попадаться под горячую руку.
Джонни тихо разулся в тускло освещенной прихожей; ботинки были полны воды — на обратном пути он угодил-таки под проливной дождь. Прошел в комнату и аккуратно повесил свою насквозь промокшую куртку на спинку стула. Комната служила одновременно гостиной, столовой и кабинетом, потому и мебель в ней громоздилась всякая и разная. Плюшевый, песочного цвета диванчик и кресло у окна, обеденный стол из какого-то светлого дерева и два более темных стула с плетеными сидениями. Стенка с телевизором, застекленной витриной и открытой полкой, на которой сиротливо ютились несколько книг. И, конечно, компьютер, на отдельном столике, в углу, напротив входа. Телевизор выглядел антикварной редкостью, а предметы обстановки не сочетались друг с другом. Джонни это поначалу напрягало, и он пытался по каталогу подобрать более подходящую и не слишком дорогую мебель, чтобы навести, наконец, в квартире уют. А потом махнул на все рукой. Когда жизнь не складывается, и любимый вместо нежного поцелуя приветствует тебя оплеухой, уже не думаешь о том, что стол отличается по цвету от стула.
Алекс уже почти дремал перед включенным телевизором, полулежа на диване с пультом дистанционного управления в руке.
— Привет! — негромко поздоровался Джонни, опасаясь напугать друга внезапным окликом.
Но тот сразу же открыл глаза, встал и, молча приблизившись к вошедшему, протянул руку. Маверик порылся в карманах, извлек оттуда две скомканные двадцатиевровые купюры и так же молча подал их Алексу.
— И это все? За весь вечер? — Алекс удивленно и недоверчиво вскинул брови.
Джонни слегка вздохнул, виновато отводя глаза.
— Извини… Сегодня почти никого не было. И не только у меня. Многие мальчики вообще остались дома. Посмотри, ветер, дождь… Хозяин собаку на улицу не выгонит, — добавил он, втайне гордясь знанием русских фразеологизмов.
Но на Алекса уловки не действовали; взгляд его стал холодным и колючим, а мышцы правой руки чуть заметно напряглись, что, конечно же, не укрылось от внимания испуганно сжавшегося Джонни.
— Тебя никто не заставляет трахаться с собаками. Что ж ты вернулся так рано? Еще только полвторого.
— Нет, два, — Маверик не успел увернуться, и удар Алекса едва не сбил его с ног.
Из разбитой губы закапала кровь, а глаза Джонни наполнились слезами. На мгновение он застыл, поднеся руку к лицу, и как будто даже силился что-то сказать. Но только затравленно взглянул на обидчика, а потом резко схватил со стула свою мокрую куртку и бросился вон из комнаты.