Когда она встала, чтобы погасить свет, Эдам проговорил умоляющим голосом:
– Нет… нет… Шарлотта… не уходи. Я тебя умоляю! Не оставляй меня одного. Обними меня. Кроме тебя, у меня больше ничего не осталось.
Шарлотта выключила свет и снова забралась под одеяло. Пока она обнимала его обеими руками, он дышал ровно. Так они и лежали в темноте. Вскоре рука, лежавшая под ним, онемела. Шарлотта прошептала:
– Ты спишь?
– Нет. – Голос человека, обреченного на смерть.
Она знала, что Эдам лежит с открытыми глазами, уставившись в темноту, в черную дыру перед собой. Она прекрасно знала, как это бывает.
Так Шарлотта и пролежала с ним всю ночь. Время от времени она, по-видимому, отключалась, и Эдам, вероятно чувствовал это по ослабевшим объятиям ее рук. Раз за разом девушка просыпалась от звука его голоса:
– Обними меня. Пожалуйста, не бросай меня.
Очень скоро Шарлотта поняла, как трудно и утомительно играть роль заботливой мамочки. Но, как бы то ни было, она считала себя обязанной ему. Эдам сумел ободрить ее и вернуть к нормальной жизни из той пропасти, куда она упала. Вот только ей никак не удавалось придумать что-нибудь такое, чтобы ободрить и успокоить Эдама.
Так она и лежала, обнимая этого обреченного парня… и вдруг вспомнила про Джоджо… а потом вспомнила про Хойта. Да, этот слабый и жалкий тип, которого она сейчас обнимает, оказался в своем роде бледным подобием библейского Самсона. Он обрушил храм, похоронивший под собой не только его, но и всех вокруг.
Хойт вышел из корпуса Филлипса в Главный двор. Да, давненько никто его так не доводил. Он был до того зол, что ворчал себе под нос – но достаточно громко, чтобы слышали все, кто оказывался рядом. Вот сейчас, например, он шел по боковой дорожке двора и довольно убедительно передразнивал въедливый, писклявый, пидорский голос этого умника, этого старого мудака – мистера Квота «Нет, мистер Торп, я нисколько не сомневаюсь в вашей искренности. Я уверен, что вы даже слишком искренни. Я всего лишь предполагаю, что вы – сознательно или нет – собрали на скорую руку несколько не самых убедительных постулатов из культовых и околорелигиозных текстов и предложили их нам в качестве аргумента Но слушать такую галиматью от кого бы то ни было довольно утомительно».
Свернув на дорожку, пересекавшую Главный двор по диагонали и проходившую мимо фонтана святого Христофора в направлении «Мистера Рейона», Хойт переключился в регистр своего нормального голоса. «Да? А я представил вас в образе Иисуса, которого уже и распяли, и колесовали, и четвертовали, а он все продолжает талдычить свое: «Толерантность! Толерантность! Будьте терпимы к слабым и убогим, ибо их есть царствие… по крайней мере, земное». И что вы мне за это сделаете? Вот таким я вас вижу, и все. Вы думаете, что вы такой храбрый еврейский интеллектуал, который не считает нужным опускаться до всякой хрени вроде уважения чувств верующих?» Вот что нужно было ему сказать. Так нет же, этот старый мудила не дал Хойту и рта раскрыть… Да, кто не знает мистера Джерома Квота и его умения разнообразить дискуссию разными дурацкими «интеллектуальными шуточками»: «Мы здесь, в Дьюпонте, ценим свободу слова и с уважением относимся к любой высказанной точке зрения, мистер Торп, однако я позволю себе воспользоваться данной мне университетским уставом властью и в целях обеспечения эффективности учебного процесса предложу перенести ваши разглагольствования на более позднее время. Рекомендую представить вашу теорию общественности сразу после занятий. Уверен, все желающие с ней ознакомиться с удовольствием задержатся в аудитории и прослушают ваше выступление». Ах ты старый, жирный, лысый козел…
Студенты, с которыми Хойт сталкивался на дорожке, удивленно, если не сказать – подозрительно, смотрели на него. Ну и хрен с ними, пускай смотрят. Откуда им знать, говорит он сам с собой или нет? В наше время это так запросто и не определишь, ведь мобильник есть у каждого в кампусе, и часто кажется, что человек говорит сам с собой. Все ходят с прижатыми к уху трубками. Те четыре или пять процентов дьюпонтцев, которые никогда не доставали телефон из кармана, были вовсе не ретроградами, отрицавшими удобства мобильной связи, а наоборот, наиболее продвинутыми ее пользователями: к их мобильникам просто прилагалась гарнитура из микрофончика, закрепленного где-то под подбородком, и наушника – такого миниатюрного, что не сразу заметишь, даже если захочешь. Пускай думают, что у него тоже такой мобильник, а если не хотят – да пошли они на хрен.