Был уже час дня, и Шарлотта не без труда уговаривала себя сдерживаться и не признаваться хотя бы самой себе в том, что четырнадцать часов, проведенных практически без сна, на одном бутерброде с джемом и паре глотков почти прокисшего апельсинового сока, в обществе пациента с ненасытными психологическими запросами, – это уже чересчур и она изрядно устала быть сиделкой при «Мутанте Миллениума» Эдаме Геллине. «Все, хватит, надоело!» – Шарлотта с ужасом поймала себя на этих мыслях. Помимо усталости, раздражение и неприятие в ней вызвал тот факт, что из-за него, просто из чувства долга перед ним она уже пропустила две пары, одна из которых, между прочим, была по новому курсу истории, на который Шарлотта записалась в этом семестре: «Эпоха Возрождения и подъем национализма». После катастрофического результата прошлого семестра не стоило начинать новый с прогулов. Однако девушку встревожил и неприятно поразил тот факт, что она, пропустив занятия, уже не испытывает такого чувства вины и чуть ли не отчаяния, которое мучило Шарлотту тогда, в октябре, когда она впервые проспала первую пару после того, как полночи провозилась с пьяной в хлам Беверли. Вот тогда ей действительно было стыдно. Впрочем, потом было еще и кошмарное утро понедельника сразу после уикенда с выездом на официальный бал, когда Шарлотта практически проспала – нет, на самом деле это было намного хуже, чем проспать, семинар по современной драматургии. Да уж, лучше было бы и вовсе не появляться в тот день на занятиях: она просидела вторую половину семинара, тяжело дыша и потея, не понимая, что происходит, став отличной мишенью для бесконечных приколов и хихиканья однокурсников и хорошо запав в память этой стажерке, которая потом и выставила Шарлотте Симмонс низкую оценку на экзамене.
Экзамены… оценки… Волна ужаса… Только-только успело забыться – и вот опять все сначала. Что ж, прятаться дальше от самой себя не имеет смысла. Она должна позвонить маме прямо сегодня – гораздо хуже будет, если мама сначала получит по почте конверт с оценками и узнает из официального письма потрясающую новость… про оценки ее ненаглядной дочери за первый семестр: четыре, четыре с минусом, три и три с минусом. Может быть, вообще не упоминать в разговоре с мамой все эти плюсы и минусы? Хотя какой смысл: минусы все равно будут указаны в официальном письме.
Шарлотта решила посмотреть, как там Эдам. За весь день ничего не изменилось: он все так же лежал на кровати на боку, глядя в одну точку на противоположной стене широко раскрытыми неподвижными глазами. Ощущение было такое, будто парень сошел с ума и потерял связь с реальностью. Однако стоило Шарлотте пошевелиться, как он моментально оживал и засыпал ее какими-то дурацкими испуганными вопросами, стонами, просьбами и даже упреками. Взывая к чувству долга и сознательности, он, пожалуй, чересчур умело для безумца дергал за эти ниточки. Даже для того, чтобы элементарно выйти за дверь и сходить в ванную, девушке приходилось вести долгие переговоры, предоставлять «другой стороне» маршрут предстоящих передвижений и давать сотни обещаний, что она вернется. Если же выйти требовалось самому Эдаму, он появлялся в холле в своем наброшенном на плечи одеяле неприятного больничного цвета, от вида которого мурашки ползли по коже. При этом он шаркал ногами и сутулился, как столетний дед, да еще настаивал, чтобы Шарлотта оставалась в холле и ждала, пока он не выйдет из туалета. Если бы в этот момент появился кто-нибудь из студентов, живших в остальных трех каморках на том же этаже, она просто провалилась бы сквозь землю от стыда.