Сказать по правде – если бы она в самом деле рискнула сказать эту правду, но говорить ее она никому не хотела, даже Джоджо, – Шарлотта сама чувствовала себя одним из номеров этого шоу, предваряющего игру. Вот она – восемнадцатилетняя первокурсница, ничем как будто не выделяющаяся среди прочих студентов, – сидит прямо за скамейкой дьюпонтской команды. Эти же лучшие места на всем стадионе, если, конечно, не считать VIP-сектора, зарезервированного для Одуванчиков (так называли главных благодетелей университета – спонсоров и меценатов, жертвовавших большие суммы на процветание родного Дьюпонта: в основном это были весьма пожилые седовласые мужчины). Их жены именовались Ананасками, потому что у большинства из них седые волосы были обесцвечены и выкрашены в золотистый цвет мякоти ананаса. Студенты, теоретически отлично понимавшие значение частных пожертвований для университета, тем не менее недолюбливали Одуванчиков и Ананасок, и даже не столько их самих, сколько некоторые формы проявления уважения к ним со стороны администрации университета: ну на кой хрен, спрашивается, отдавать этим старым пердунам и их старушкам лучшие места на трибунах, какие из них, на хрен, болельщики? Они же ни хрена не понимают в игре и в отличие от настоящих фанов приходят на матчи только для того, чтобы засветиться на публике и зарядиться целебным, придающим сил, наэлектризованным воздухом стадиона во время важной игры.
Разумеется, у Шарлотты не было денег на билеты, а тем более на то, чтобы сидеть на лучших местах; она прекрасно понимала исключительность своего положения и, более того, почти физически ощущала внимание, уделяемое публикой ее персоне. Болельщики переговаривались и шушукались, спрашивая друг у друга, кто эта хорошенькая девушка, сидящая прямо за спинами игроков. Более продвинутые делились с профанами вожделенной информацией: как, вы не в курсе? Да это же Шарлотта Симмонс, девушка Джоджо Йоханссена. Как только этот факт стал известен, жизнь Шарлотты резко изменилась и наполнилась если не смыслом, то, по крайней мере, множеством стремительно происходящих событий и ярких впечатлений. Теперь она называла Бастера Рота «Тренером», а он звал ее по-свойски кратко «Шари» и буквально за неделю до этой игры сказал ей: «Знаешь, Шари, лучшее, что когда-нибудь случалось в жизни Джоджо, – это ты». Судя по всему, «Тренер» ценил ее за… он никогда не выражался многословно и подробно… за то, что Джоджо вдруг стал гораздо лучше играть. За последний месяц парень просто стал на площадке другим человеком – или вернулся к тому, каким был в свои лучшие времена. Внезапно Джоджо снова начал забрасывать много мячей, успевать на отскоках, делать подборы, а также стал эффективным «воспитателем шалунов» в защите. Все вместе это привело к тому, что он вернул себе место в стартовой пятерке. Того белого мальчика для битья, которого в первой же домашней игре пришлось заменить Верноном Конджерсом еще до окончания первой четверти, больше не было и в помине. Шарлотта понятия не имела, что значит «делать подборы». «Воспитание шалунов» – одно из любимых выражений тренера – было, по-видимому, как-то связано с физическим воздействием на прорывающегося под щит противника. Шарлотта никогда не замечала, чтобы Джоджо толкался, пихал кого-то локтями или ударял тыльной стороной руки, но все вокруг говорили, что он настоящий мастер этих приемов, и даже прозвали его «сумоистом» за то, что парень, как ураган, сносил игроков команды противника своей мышечной массой. Единственное, что она могла оценить, – это насколько высоко ее друг прыгает. Шарлотту просто поражало, как эти двести пятьдесят фунтов живого веса и почти семь футов роста взлетают над площадкой, чтобы забросить мяч в корзину.