Еще на подходе к своей комнате Джоджо ощутил, с каким удовольствием он сейчас бросит свое большое усталое тело в кресло и, вдыхая охлажденный кондиционером воздух, будет лениво щелкать пультом, переключая каналы на огромном телеэкране в их с Майком гостиной, отвлекаясь от дурацких мыслей. Надо промыть мозги, или что у него там в черепе вместо них. Он открыл дверь…
…На ковре, застилавшем пол в гостиной, прямо посреди комнаты лежала абсолютно голая молодая пара, оба белые. Кругом были беспорядочно разбросаны футболки, джинсы, нижнее белье и кроссовки. Руки и ноги парочки были переплетены, и из всего увиденного Джоджо мог сделать только один вывод: ребята трахаются прямо на ковре перед телевизором. Раз-два, раз-два, и девушка ритмично вскрикивает: «Ах-ах-ах». Оба лежали на боку, ногами к входной двери, так что в основном видны были мясистые ягодицы и налитые ляжки, а грива вьющихся светлых волос закрывала лицо Майка. Внезапно Джоджо стало интересно, бреет ли эта девчонка свою киску. За последние полгода он повидал их немало, и большинство из них было побрито наголо — хотя девчонка, которую он подцепил пару дней назад, сообщила кавалеру, что пользуется не бритвой, а каким-то «бразильским воском». Больше всего его интересовало, насколько быстро эта мода распространилась среди студенток в университете. Будучи игроком баскетбольной сборной, Джоджо без труда мог бы собрать вполне репрезентативную статистику относительно того, как распространяется мода на интимные стрижки и бритье среди студенток разных факультетов, но вот как сами девчонки оказываются в курсе всего этого? Обсуждают между собой такие вещи, или что?
— Это ты, Джоджо? — спросил Майк, не поднимая головы.
— Ну.
— Хорошо. В смысле — хорошо, что ты, а то я уж подумал, что это уборщица. — Говоря все это, Майк не прервал своего приятного занятия и даже не сбился с ритма. — Эй, поздоровайся с Джоджо.
Но девчонка тоже не хотела отвлекаться и хотя бы на миг возвращаться к реальности из мира яростных страстей, так что она по-прежнему прижималась лицом к Майку и продолжала свои «ах-ах-ах».
— Джоджо, поздоровайся с… как тебя зовут-то?
— Ах-ах-ах Эшли ах-ах-ах.
— Поздоровайся с Эшли, Джоджо.
— Я вообще-то телевизор хотел посмотреть, — сказал Джоджо. — Где пульт? Извиняйте, ребята.
Он переступил через парочку, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на них, и прошел в глубь комнаты. Девушка при этом даже не открыла крепко зажмуренных глаз. Майк, однако, бросил на Джоджо если не раздраженный, то по крайней мере неодобрительный взгляд.
«Твою мать, — подумал Джоджо, — совсем уже охренели». (Сам того не замечая, он и думать стал на хренопиджине.) Взяв пульт, лежавший на телевизоре, он снова буркнул что-то вроде «извиняйте» и перешагнул назад через сгоравшую от страсти парочку. Добравшись наконец до своего любимого кресла, Джоджо развернулся и только начал опускаться в него, но так и завис — не опустив свою пятую точку на подушку кресла, о которой столько мечтал. Нет, вот уж действительно охренеть так охренеть. Вот ребята дают. Майк и эта, как ее там, Эшли, так и остались на полу между креслом и телевизором, издавая все те же звуки и продолжая свои «раз-два», явно намереваясь закончить начатое дело, не сходя с места.
И при всем этом Майк еще смеет бросать в его сторону недовольные взгляды. Нет, вообще-то Майк всегда отличался трезвостью суждений и в качестве соседа по общежитию был едва ли не идеален, но иногда… Вот спрашивается, чего такого особенного он нашел в этой телке, что повалился с ней прямо на пол в гостиной, не дойдя трех шагов до своей спальни? В конце концов, любой из членов команды мог ткнуть пальцем в любую девчонку в кампусе, и через десять минут она уже будет в его комнате. Так что хвастаться ему перед Джоджо особо нечем. Как-то раз здесь у них собрались сразу четыре девицы… все четыре, кстати, в интимных местах были чисто выбриты… Эти воспоминания на какой-то момент встряхнули Джоджо, но усталость и нервное напряжение сделали свое дело. Джоджо отчетливо понял, что ему сейчас не до развлечений. Уж больно тяжелый выдался денек. Последние десять минут он мечтал только об одном: как вернется домой, сядет в любимое кресло в гостиной и уткнется в телевизор. И что же он получил? Прямо перед ним, а вернее, между ним и телевизором, извивалось в безумной похоти двуединое существо, стонущее, чавкающее и всхлипывающее.
Осуждающе вздохнув, Джоджо швырнул пульт на кресло и отправился в свою комнату, хлопнув напоследок дверью. Далеко не сразу он сумел избавиться от навязчивого образа парочки, развлекающейся на ковре в гостиной. Не успел Джоджо отключиться от этого, как в его памяти всплыли воспоминания об одной старой обиде и незажившей ране, хотя он постарался как можно быстрее избавиться от них.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Краснеющая русалки
В кабине пикапа они сидели втроем: отец за рулем, мама с краю у пассажирской дверцы, а Шарлотта — втиснувшись между ними, как начинка в сэндвиче. Старенький грузовичок осторожно выехал на Астор-вэй — самую шикарную подъездную дорогу к Дьюпонтскому университету. Его украшали два ряда выстроившихся по обочинам раскидистых платанов. Ветви деревьев сплетались над дорогой, образуя сейчас, летом, изумрудно-зеленый туннель, сквозь свод которого то и дело пробивались солнечные лучики. Платаны росли двумя безупречно ровными линиями на одинаковом расстоянии друг от друга. Шарлотте они напомнили колоннаду, виденную в Вашингтоне, где они были с мисс Пеннингтон.
— Вот это да! — воскликнула мама. — Никогда в жизни…
Ей, видимо, не хватило слов, чтобы закончить фразу, и она раскинула руки и сомкнула их перед собой, показав этим жестом и улыбкой, какой восторг охватил ее, когда они въехали под своды зеленых платанов. Было около двух часов дня. С половины пятого утра — с того момента, как они еще затемно выехали из Спарты, мама мысленно готовила себя к встрече с Дьюпонтом и готова была восторгаться любой ерундой.
Папа свернул на затененную деревьями парковку, обозначенную указателем «Малый двор». Вокруг творилось что-то невообразимое. Их старенький пикап стал частью целого парада, который составляли легковушки, мини-вэны, джипы и даже по меньшей мере один взятый напрокат грузовик «райдер». Они выстроились здесь бесконечными рядами. Из автомобилей выгружались только-только поступившие в университет первокурсники, их родители, дорожные сумки, рюкзаки, чемоданы на колесиках, настольные лампы, стулья, телевизоры, музыкальные центры, коробки… коробки на коробках… еще коробки… коробки всех возможных форм и размеров, даже таких, какие Шарлотта и вообразить не могла. Господи, да сколько же всего можно напихать в эти коробки? Интересно, чем их набили ее новые соученики — и самое главное, что такое важное не взяла с собой она? Впрочем, поток свежих впечатлений быстро отвлек девушку от набежавших было сомнений.
Множество молодых людей в шортах защитного цвета и лиловых футболках с желтой надписью «Дьюпонт» на груди помогали вновь прибывшим выгрузить багаж, складывали на солидные, как на каком-нибудь складе, тележки и везли все это барахло со стоянки по направлению к ближайшему зданию. В документах, полученных Шарлоттой, было сказано, что ее поселят в Эджертон-Хауз. Слово «хауз» специально использовалось администрацией Дьюпонта вместо безликого бюрократического оборота «секция Е, общежитие первокурсников». Уничижительное «общага» тоже вряд ли было применимо к этому зданию. Это был действительно дом, выходивший фасадом на площадь, называемую Малый двор. Малый двор и окружающие его здания ежегодно становились домом для тысячи шестисот поступивших в Дьюпонт ребят и девушек. Это были самые старые общежития в университете. Впрочем, лет сто назад одного Эджертон-Хауза хватало на всех студентов Дьюпонта.