— Здравствуйте, мисс Симмонс.
— Мистер Старлинг! Здравствуйте!
Все еще глядя на нее, он почти остановился и…
«О, пожалуйста, поговорите со мной, прошу вас!»
…И снова улыбнулся… как именно?.. как нужно было понимать эту улыбку?.. «Не волнуйтесь, я не имею ничего против, что вы понапрасну разбрасываетесь своими способностями»?.. и продолжил свое восхождение по крутому склону Чаши Бастера.
Шарлотта обернулась на своем месте… «Нет! Мне нужно объяснить вам все, что случилось!..» Но она не вскочила и не окликнула его… потому что разве могла она объяснить ему что-нибудь, о чем он с легкостью не догадался бы сам?
В этот момент музыканты поднялись на ноги и заиграли какую-то особенную, явно заготовленную для такого случая, почти безумную версию «Свинга Чарли». Танцовщицы группы «Чаззи», чирлидеры, акробаты, братья Зуль — все они исчезли с паркета в мгновение ока. Дьюпонтская команда, одетая в фирменную сиреневую с желтым форму для разминки, вышла на площадку и стала опробовать дриблинг, ведя оранжевые мячи, которых, казалось, было неисчислимое множество. В этих костюмах, как ни удивительно, игроки выглядели еще выше, чем были на самом деле. В сиреневых брюках с желтыми лампасами их ноги казались какими-то совсем уж невероятно длинными. Лишь когда они сдирали с себя эту кожуру и оставались в обычной форме с широкими, нарочито небрежно болтающимися шортами до колен, соответствовавшими баскетбольной моде текущего момента, их габариты снова становились привычными. Сейчас же они выглядели людьми какого-то особого вида, необыкновенной породы — какими, собственно, и были.
Высмотреть Джоджо, конечно, не составляло труда. В свете мощных люминексовских ламп его тренировочный костюм, короткий ежик светлых волос и большое белое лицо прямо-таки сверкали, ростом он казался, по меньшей мере, футов девяти, и невозможно было поверить, что эти девять футов способны двигаться так мощно и в то же время легко. Дойдя до центра площадки, Джоджо посмотрел в сторону Шарлотты — как постоянно делал в последнее время — и изобразил быстрый шутливый салют, козырнув двумя пальцами правой руки у правой брови. В первый раз, когда он проделал этот комический номер, девушке стало не по себе, как будто она оказалась в центре внимания всей толпы на стадионе, словно какая-нибудь звезда. Но ведь на самом деле — кто из девушек-первокурсниц в Дьюпонте был известен больше, чем Шарлотта Симмонс? Приобретя печальную известность половичка, из которого выбили пыль на официальном балу Сейнт-Рея, — оказывается, все, кроме нее, знали, что это лишь эвфемизм для выражения «пьяная оргия», — она сумела вновь подняться, пройти путь от изгоя до местной знаменитости, став подругой такой суперзвезды, как Джоджо Йоханссен, и то, что случилось прежде, лишь делало ее облик более драматическим и ярким.
Шарлотта вспомнила случай, который произошел пару недель назад, когда Джоджо вел свой шикарный «крайслер-аннигилятор» по дорожке кампуса, и его подрезал новенький с иголочки, сверкающий белый кабриолет какой-то европейской марки. В машине сидели две девушки, явно совершившие если не опасный, то, по крайней мере, рискованный маневр только для того, чтобы привлечь внимание Джоджо. Обе вскрикнули и замахали руками. Шарлотта, сидевшая на пассажирском сиденье, вытянула шею, чтобы посмотреть, кто это, — и просто не поверила своим глазам. За рулем кабриолета сидела Николь, знаменитая представительница ассоциации «доярок», а рядом с ней другая девушка, которая, вне всяких сомнений, тоже входила в этот элитный клуб. Обе девицы завизжали и стали игриво махать Джоджо руками. Когда же они увидели Шарлотту, то на несколько мгновений «зависли» — а потом Николь, очухавшаяся первой, весело заверещала: «Привет, Шарлотта!» таким радостным тоном, как будто они всю жизнь были лучшими подругами! На следующий день Николь подошла к Шарлотте в кафетерии «Мистера Рейона» и предложила заглянуть к ним в «Доилку», поболтать о том о сем, а также обсудить кое-что в свете предстоящего ежегодного собрания членов их клуба. Короче говоря, Шарлотта могла с полным правом считать, что получила официальное предложение вступить в женскую студенческую ассоциацию «Дельта-Каппа-Ипсилон». Она поблагодарила Николь, но сказала, что пока не задумывалась о вступлении куда-либо по той простой причине, что у нее элементарно нет на это денег. На что Николь откликнулась следующим образом: «Да брось, это не так важно. Никогда ведь не знаешь, как жизнь в конце концов повернется».
Так деревенская девчонка из глухой провинции неожиданно стала местной знаменитостью, причем за очень короткое время — всего буквально за полгода…
В какой-то момент под куполом стадиона прокатился многоголосый восхищенный вздох — так зрители отреагировали на эффектный трюк Джоджо: разминаясь, он вдруг совершил такой неимоверный прыжок, что вложил, вогнал, окунул мяч в корзину чуть ли не с трехфутовой высоты. Хор зрителей разразился серией привычных воплей: «Давай-давай, Джоджо!»
Шарлотта почувствовала, как кто-то прикоснулся к ее руке, и обернулась. Это была мать Трейшоуна Диггса — Юджиния, сидевшая рядом с ней. Своим низким, грудным голосом та проговорила:
— Дорогуша, чем ты кормишь этого парня? Он у тебя просто летает. Настоящий порох: с таким зарядом — хоть на медведя!
С ближайших рядов послышались смех и одобрительные возгласы. Голос Юджинии невозможно было не расслышать даже сквозь громкие «Давай-давай, Джоджо!»
Старшая сестра Трейшоуна, двадцатисемилетняя Клер, сидевшая по другую руку от матери, наклонилась вперед и, смеясь, сказала:
— Да уж, Шарлотта, смотри не перекорми Джоджо этим «давай-давай» или чем ты там его потчуешь! А то и вправду летать научится, и потом пойди поймай его!
Эта реплика тоже была встречена одобрительным смехом.
Шарлотта улыбнулась и покраснела — сначала капельку, а потом еще чуть-чуть сильнее: ровно настолько, насколько положено краснеть «маленькой скромной девочке». Она заметила, сколько голов вокруг повернулось в ее сторону. Шарлотта старалась не встречаться с ними взглядом, но в итоге ее потупленный взор уткнулся прямо в голову человека, сидевшего двумя рядами ниже — мужчины с густыми, с сильной проседью волосами, зачесанными назад и подстриженными как раз под обрез воротника рубашки. Он оглянулся, и оказалось, что это декан колледжа Дьюпонт мистер Лоудермилк. Его красноватое лицо повернулось к ее порозовевшему лицу, и он приветливо улыбнулся девушке, хотя она могла поклясться, что до этого они никогда не встречались. Потом, продолжая улыбаться, он отвернулся и, наклонившись к сидевшей рядом женщине, по всей видимости, своей жене, сказал той что-то на ухо. Шарлотта была уверена, что речь при этом шла именно о ней, и наверняка декан сказал что-нибудь вроде: «Дорогая, ты сразу не оборачивайся, но прямо за нами через два ряда сидит девушка Джоджо Йоханссена. Говорят, что именно благодаря ей он снова набрал форму и стал лучшим спортсменом во всем Дьюпонте…»
«Дорогуша, чем ты кормишь этого парня?» Ах, как понравились Шарлотте эти слова: ведь в одну короткую фразу были вложены сразу три мысли. Это значило: «Ты девушка Джоджо Йоханссена; ты его просто заколдовала, и он сделает все, что ты скажешь; и все об этом знают! Все знают, кто ты такая!»
Действительно, не прошло и минуты, как миссис Лоудермилк — если это действительно была она, — обернулась и посмотрела на кого-то, старательно делая вид, будто ей очень интересно, что происходит там, на самых верхних рядах трибуны.
Шарлотта подняла голову и позволила себе обвести взглядом всю панораму — трибуны и входы в зал. Ей хотелось бы, чтобы они тоже оказались здесь — хотя это было совершенно невероятно, — Беттина и Мими. Когда состоится следующая домашняя игра, надо будет попросить Джоджо или даже самого тренера послать им билеты, но чтобы они даже не знали, кто это проявил о них такую заботу. Шарлотта больше не общалась и не разговаривала ни с той, ни с другой. Если ей приходилось столкнуться с этой парочкой в холле или в коридоре Эджертона, она… просто… молча… проходила… мимо. Шарлотта так и не простила им — и не простит, даже если придется жить с ними в одной общаге еще хоть сто лет, — их предательства, того злорадства и отвратительного торжества, которое звучало в их голосах, когда подружки обсуждали ее, как им тогда казалось, загубленную жизнь. Так что уж сделайте одолжение, мои коварные ядовитые змейки, пригретые на груди, — загляните сюда, на стадион, и посмотрите на меня в моем новом качестве…