В последние годы своей жизни Ким часто болел, и каждый выход из дома становился для него проблемой. Однажды, когда он шел на занятия, ему пришлось пешком подниматься на девятый этаж, так как испортился лифт. Домой он вернулся вконец обессиленным. После этого случая Ким предложил куратору перенести встречи с учениками на нашу квартиру. Эта просьба была выполнена, хотя и неохотно, поскольку считалось нежелательным расширять круг наших посетителей.
И все-таки даже дома Киму становилось с каждым разом все труднее справляться с этой нагрузкой.
«Дело в том, что я отметил конец нашего юбилейного года и начало нового самым неподходящим образом: в декабре меня жуткий прихватил бронхит, а в январе — грипп. Сейчас я только выбираюсь из всего этого и надеюсь возобновить беседы с нашими молодыми друзьями в будущую пятницу» (из письма М.П. Любимову от 17 января 1978 г.).
Ким жаловался мне, что говорить беспрерывно в течение двух часов очень утомительно. Со временем интервалы между семинарами стали увеличиваться, и мне приходилось все чаще звонить куратору, прося перенести очередной урок на неделю или на неопределенный срок. Тем не менее эти занятия, хотя и с большими перерывами, продолжались до последнего года жизни Кима.
«Сразу же после праздников я начну читать четвертый курс лекций молодому поколению. Кажется невероятным, что я прочел уже три курса. Тот, кто первый сказал: «Время летит», был наверняка прав» (из письма М.П. Любимову от 4 ноября 1979 г.).
Не прерывалась его связь и с учениками, работавшими за границей.
«Я только что выбрался из больницы и ко мне приехала старшая дочь с мужем и моим старшим внуком (ему теперь уже 20!) на Рождество, и мы только сейчас начали возвращаться к нормальной жизни.
…Мне очень понравилось твое интервью с Питером Устиновым. Я встречался с ним несколько раз в 1944–1946 годах, в начале его карьеры, но по-настоящему я знаю его отца. Клоп, как все его звали, был очень интересным человеком. После эмиграции его семья приняла немецкое гражданство, и Клоп поступил на службу в германское Министерство иностранных дел. Когда он работал в германском посольстве в Лондоне, его завербовало МИ-5. Он «дезертировал», когда при нацистах ему стало слишком жарко, но продолжал работать среди немцев и сделал немало хорошего. Когда в 1944 году он стал менее полезен для МИ-5, они предложили его мне, и я немало поспособствовал тому, чтобы отправить его в Лиссабон, где было много немцев, которые к тому времени главным образом беспокоились о том, как спасти свою шкуру. Вот тогда я узнал его достаточно хорошо.
Конечно же, я видел улыбающееся лицо нашего старого друга, смотревшее на меня с первой полосы «Таймс» в прошлом году. Ты говоришь, что он вел себя очень хорошо, и я чрезвычайно горжусь им. Ведь он отслужил полный срок и получил продление, чего мы, пожалуй, не ожидали. И, насколько мне известно, никто по его вине не пострадал. Что ж, Майкл, ты по-прежнему высоко держишь факел, и я вполне могу поверить, что тебе выпадают весьма тревожные минуты, мягко говоря. В наши дни трудно увидеть много просветов — что и говорить, когда такой невежественный клоун, как Рональд Рейган, находит поддержку и становится президентом США. Приходится надеяться на лучшее будущее, а пока терпеливо трудиться и сеять разумное, где бы мы ни находились. Я горячо сочувствую тебе — нелегко работать в такой враждебной атмосфере, но надеюсь, что благодаря твоим личным качествам ты найдешь все-таки людей, с которыми можно встречаться на человеческом уровне». (Из письма Майклу от 8 января 1983 г.).
Приезд детей вносил приятное разнообразие в нашу жизнь. Все пятеро — три сына и две дочери, — а также четверо внуков навещали Кима в Москве. Том был первым из них, кого я узнала. С ним и с Кимом я познакомилась одновременно. После этого он приезжал к нам два года подряд. У него был беззаботный жизнерадостный характер и экстравагантные замашки. Работая жокеем, он следил за своим весом и с самым серьезным видом уверял, что для этого ему необходима диета из икры и шампанского.
Однажды мы вчетвером отправились в ресторан. Том с моим братом шли впереди и оживленно разговаривали. Создавалось впечатление, что они прекрасно понимают друг друга. Мы с Кимом, следуя за ними, гадали, о чем и на каком языке они могли беседовать. Очевидно, каждый на своем, так как Том ни слова не знал по-русски, а Костя по-английски.
Затем я познакомилась со старшей дочерью, Джозефиной. Она приезжала чаще всех, почти каждый год. Сначала одна, потом со вторым мужем, иногда с детьми. (С первым мужем она посещала Кима еще до меня.)