Мы старались показать Гарри все достопримечательности, но московская жизнь, как и сам город, не вызвали у него интереса. Я переживала, что мои усилия пропадают даром, не зная, чем его можно порадовать, а он утешал меня, что вполне счастлив и в такой мороз предпочитает оставаться дома и подолгу спать, как медведь в берлоге.
Дети обычно приезжали на две недели в разное время — в рождественские или пасхальные каникулы либо летом. К их приезду мы старались накапливать деликатесы, и у них создавалось впечатление, что икра не сходит с нашего стола и в повседневной жизни. В свою очередь, они радовали нас гостинцами из Англии.
Разумеется, мы хотели показать детям наиболее привлекательную сторону московской жизни и, кажется, преуспели в этом. Судя по всему, наши гости преувеличивали уровень благосостояния Кима, а он поддерживал эту иллюзию. Хотя их удивлял скудный ассортимент наших магазинов, они полагали, что к нам это не имеет отношения. Зато в те годы был большой выбор сувениров — всевозможные предметы из камня, металла и дерева, изделия с росписью из Хохломы и Палеха и многое другое. Мне доставляло удовольствие покупать им подарки, которые они сами выбирали.
Киму предоставляли служебную машину, когда мы встречали и провожали детей в Шереметьево, а также на дальние поездки, такие как в Звенигород или Суздаль. Ким никогда не получал отказа в своих просьбах, но в повседневной жизни мы редко пользовались такими услугами.
Радуясь приезду детей, Ким и расставался с ними без сожаления. Он привык к уединенному образу жизни, и любые гости его утомляли. Я тщательно готовилась к приему детей, любила их встречать (Ким оставался дома, пока я ездила в аэропорт) и всегда грустила, расставаясь с ними. Мне даже казалось, что эти визиты доставляли больше удовольствия мне, чем Киму.
У Кима часто сочувственно спрашивали, каким преследованиям подвергаются его дети. Советским людям было известно, что члены семьи неизбежно пострадали бы в аналогичной ситуации в нашей стране. Они не могли поверить, что его шпионская деятельность никак не отразилась на жизни детей. Только однажды, когда Джон решил отправиться фотокорреспондентом на вьетнамскую войну, отголоски прошлого его отца напомнили о себе. Ему медлили с выдачей визы в паспортном отделе, и он считал, что причиной тому была фамилия Филби. Визу он все-таки получил и побывал во Вьетнаме. Кстати, никому из детей не чинили препятствий с поездками в Советский Союз.
Думаю, что труднее всех было самым младшим — Миранде и Гарри, когда умерла их мать, а вскоре они лишились и отца.
Братья и сестры, все пятеро, мало похожи друг на друга и еще меньше напоминают Кима. Я с трудом находила у них что-то общее во внешности с отцом. Иногда это сходство обнаруживалось в отдельных чертах лица, в походке или жестах. Джон, очень теплый, душевный, был наиболее близок Киму и разделял его политические взгляды.
Как-то во время майских праздников в Москве Джон стащил на улице два красных флага (удивительно, как ему удалось беспрепятственно прошагать с ними по городу) и растянул их над кроватью в спальне Кима, видимо в знак уважения к идеалам отца.
Патриция, младшая сестра Кима, выразила свое понимание в иной форме — она прислала вместе с теплым письмом пластинку Фрэнка Синатры. И среди его песен она выделила одну — «Мой путь», подчеркнув название и надписав «Киму от Пэт».
Там есть такие строки:
Ким очень любил Патрицию, и этот знак внимания растрогал его, к тому же песня оказалась на удивление созвучна его убеждениям.
Вряд ли кто-нибудь из детей по-настоящему понимал мотивы поступка своего отца, но они предпочитали не высказываться на эту тему. Тем более было удивительно, что дети, такие непохожие друг на друга, в разное время говорили мне одни и те же слова:
— Не was a great father! (Он был замечательным отцом!)
Первое время я пыталась выводить Кима «в свет», пока не убедилась, что это не доставляет ему никакого удовольствия. Я напрасно радовалась, когда достала билеты на премьеру английского фильма (забыла его название, но помню, что это была экранизация классического произведения), вообразив, что знакомый сюжет придется Киму по душе. Он ничего не смог понять и сбежал из зала, просмотрев всего несколько кадров, — его невыносимо раздражал русский перевод, заглушавший английскую речь.