— Алаверды, — сказал Володя и стал развивать эту тему.
Наконец мы выпили по первой рюмке, закусили и немного согрелись.
Второй тост — за мир. Мы услышали, почему мир лучше войны, узнали, какие блага приносит мир и какие несчастья война. И конечно, нам не удалось пригубить вина, пока не были исследованы все аспекты этой проблемы.
Удивительно, как изменился Володя. До этого у нас было полное взаимопонимание. Здесь он превратился в ортодокса и играл в унисон со своим другом. Странно, что этому вполне цивилизованному и неглупому человеку не хватало такта и чувства юмора, чтобы смягчить ситуацию. Нетрудно было заметить, что Киму эта процедура не доставляет удовольствия и даже мучительна. Такое строгое соблюдение обычаев было бы оправданно в другой обстановке или в компании старцев. Но здесь помимо меня и Кима было только двое молодых людей — Володя и его Друг.
Постепенно мы согрелись и насытились: хорошее сухое вино, аппетитные закуски, много зелени. Но официальный тон застолья нам так и не удалось переломить.
К вечеру туман немного рассеялся, зато стало еще холоднее. Мы очень устали и мечтали поскорее добраться до дома. Но у Володиного друга был свой план — показать нам старинную церковь. Несмотря на наши протесты, он все-таки повез нас туда. Продвигаясь темными закоулками, мы приблизились к заброшенной церкви, контуры которой едва различались в темноте. Наш сопровождающий забарабанил в окна ближайшего дома, поднялся страшный шум. В окнах зажегся свет, но дверь никто не отпирал. Здешней достопримечательности нам так и не удалось увидеть. Далеко за полночь добрались мы до своей постели.
Большую часть времени мы предпочитали бродить по городу вдвоем с Кимом. Перед отъездом домой устроили пикник на снегу. Володя угощал нас терпким домашним вином, которым мы запивали хлеб с сыром, и при этом не произносил тостов.
В Москве нас встретила такая же погода. Весна и здесь заставила себя ждать.
Армения — Азербайджан — Средняя Азия
В ноябре 1971 года нам сказали, что, по некоторым сведениям, Киму угрожает опасность — его разыскивают, поэтому необходимо на месяц уехать подальше от Москвы. Хотя он и не очень верил этим слухам, но подчинился. Посовещавшись, мы выбрали Армению, где раньше не бывали.
Нас поселили недалеко от Еревана, в особняке, затерянном среди гор. К дому ведет одна дорога. Она заканчивается у ворот, которые охраняет сторож в будке. Перед фасадом разбит небольшой парк. Территория окружена высоким железным забором. Окна нашей спальни выходят на пустырь. Вокруг дома до самого горизонта в беспорядке громоздятся голые валуны. Пейзаж суровый и унылый. Казалось, что мы живем в неприступной крепости. Но вскоре выяснилось, что это впечатление обманчиво. Однажды, когда я беззаботно нежилась под лучами солнышка на балконе, услышала шепот. Посмотрела вниз: стоит молоденький парнишка и зовет: «Иди сюда!» Пришлось броситься на поиски телохранителя.
Телохранители, Володя и Жорж, постоянно сопровождают нас, сменяя друг друга. Мы прогуливаемся взад-вперед по единственной аллее, и Ким спрашивает Володю:
— Представьте себе, кто-то бросается на меня с ножом или пистолетом. Что вы сможете сделать?
— Ничего, — признается тот.
Помимо телохранителей к нашим услугам были повар, молодой жуликоватый парень, и пожилая женщина, выполнявшая роль официантки и горничной.
На завтрак подавался самый дорогой коньяк. Несмотря на наши протесты, Жорж решительно откупоривал бутылку и наливал нам по рюмке, к которой мы не прикасались. К обеду появлялась новая бутылка, к ужину — третья. А мы тем временем пили только сухое вино, которое армяне, в отличие от грузин, совсем не пьют.
Однажды за обедом глава армянского КГБ удивленно воскликнул:
— Почему Ким сегодня не пьет коньяк?
Смысл этой реплики дошел до меня позднее, когда однажды за ужином Ким попросил сухого вина, но его не оказалось. Володя пошел на кухню, и там ему сказали, что мы, оказывается, выпили весь запас спиртных напитков. И я вспомнила, как Жорж манипулировал коньяком, как повар зазывал своего приятеля, размахивая бутылкой. Разгадать нехитрую интригу не составило труда. Каждый день три бутылки самого дорогого коньяка, к которому мы не притрагивались, списывались на счет Кима. Сухое армянское вино, которое он пил, стоило 70 копеек за бутылку, и даже в нем было отказано дорогому гостю.