— Меня так и подмывало признаться ему, что без твоей помощи я уже давно не принимаю ванну.
За два года Грин четырежды побывал в СССР. Таким образом нам посчастливилось довольно часто встречаться с ним, несмотря на его уплотненную официальную программу. Когда он снова приехал с Ивонной в сентябре 1987 года, мы пригласили их на обед в грузинский ресторан «Арагви». По такому случаю куратор заказал для нас стол в отдельном кабинете. Мы не могли пожаловаться на обслуживание, но угощение оставляло желать лучшего (что, увы, стало для нас привычным). Несмотря на это, мы приятно провели там время за беседой. Ким потом извинялся перед Грэмом в письме от 18 ноября 1987 г.:
«Боюсь, что из-за волнения во время нашего расставания я забыл извиниться за отвратительный обед в «Арагви». Это было больше, чем просто разочарование. В прошлом году мы приглашали туда гостей, и все было хорошо».
В первый приезд Грина его поселили в гостинице «Космос», о которой он говорил с омерзением:
— Это ужасный отель! Везде снуют тараканы и всякие подозрительные личности.
В гостинице «Советская», где он останавливался в свои последующие приезды, было спокойнее, но и там попадались подозрительные субъекты. Грэм рассказывал, как однажды, возвращаясь после очередного приема, заблудился в коридорах гостиницы и не мог найти свою комнату. Он обратился за помощью к дежурной, а та дала ему в провожатые странного мрачного типа.
— Он был похож на бродягу — небритый, в замызганной одежде. Когда мы подошли к моему номеру, он стал что-то быстро говорить, беспокойно озираясь. Я решил, что он просит чаевые и полез в карман. Мне попалась слишком крупная купюра, и я хотел достать другую. Мой провожатый сразу схватил деньги, а я старался не выпускать их из рук. И так мы дергали эту бумажку с двух сторон. Наконец он все-таки вырвал ее, что-то сунул мне взамен и мгновенно испарился. Я обнаружил в руках советские деньги, и, когда их пересчитал, эта сумма оказалась больше той, которую я мог бы получить при официальном обмене валюты, — Грэм закончил свой рассказ, удовлетворенно посмеиваясь.
Последние встречи с Грином в феврале 1988 года давались Киму нелегко: его здоровье стало резко ухудшаться, появилась сердечная недостаточность, и он с трудом выходил из дома. Одна из таких встреч проходила в ресторане Дома литераторов. Генрих Боровик устроил прием в честь Грина и пригласил нас с Кимом, а также поэта Андрея Дементьева и хирурга-офтальмолога Святослава Федорова с женами. Последний прославился не только достижениями в медицине, но и широкой предпринимательской деятельностью. Грин спросил у него:
— Каким образом вы сумели добиться самостоятельности и независимости от государства, тогда как никому другому это не удается?
— Потому что я нахальный и, если меня не пускают в дверь, лезу в окно, — посмеялся Федоров.
У меня сохранился снимок, сделанный во время последней встречи и расставания Грэма с Кимом. Эта фотография выдает болезненное состояние Кима. В отличие от своего друга, он выглядит очень напряженным и неестественным. К тому же накануне его изуродовали в парикмахерской — обкромсали так, будто стригли топором, а не ножницами.
В последний раз мне довелось встретиться с Грином пять месяцев спустя после кончины Кима. Грэм решил отметить в Москве свой день рождения. К этому юбилею Институт мировой литературы приурочил специальный симпозиум. И хотя цифра не была круглой — Грину исполнилось 84 года, — он побоялся откладывать свой приезд.
— В моем возрасте один год — слишком долгий срок, — объяснил он.
4 октября, в день своего рождения, Грэм пригласил меня на прием, который ему устроили литераторы в ресторане гостиницы «Советская». Поскольку в это время у меня гостила старшая дочь Кима Джозефина со своим мужем и сыном, их тоже пригласили. Грэм усадил меня рядом с собой и уделял мне все свое внимание. То, что почетный гость сосредоточился на моей персоне (посторонней для этого общества), вызывало естественное разочарование и даже неудовольствие у остальных гостей и устроителей торжества. Я чувствовала это, но моей вины здесь не было — я только отвечала на его вопросы. Когда один из присутствующих поднялся, чтобы произнести тост в честь юбиляра, Грин сразу замахал руками и, перебивая его, сказал:
— Я хочу выпить за жену моего близкого друга, недавно умершего, с которым связаны теплые воспоминания моей молодости.
Он полностью перевел разговор на Кима, и какое-то время казалось, что торжество посвящено не Грину, а Филби. А я собрала всю свою волю, чтобы сдержать слезы.