— Я не получаю удовольствия от дринка в такой обстановке. Всему свое время и место.
Во время последнего пребывания Кима в госпитале О.Д. Калугин принес мне домой две бутылки кагора, который исстари считался укрепляющим средством при всевозможных заболеваниях.
— Это из церковных подвалов, и все благодаря тесным контактам КГБ с православной церковью, — сказал он с гордостью.
Кагор Ким пил с таким же «удовольствием», как и микстуру, поскольку не любил сладких вин, а к целебным свойствам этого напитка относился скептически.
Ким с нетерпением отсчитывал дни и минуты пребывания в госпитале и рвался домой независимо от своего состояния. Он уверял, что не ощущает существенной перемены в самочувствии после больничного лечения.
Тем не менее обострения болезни становятся все чаще. Теперь уже постоянно висит угроза госпитализации, но Ким ни за что не хочет смириться с этой неизбежностью и из последних сил скрывает свой недуг, пытается обмануть и меня, и себя. Но я вижу, с каким трудом он дышит, как вздрагивает его спина и судорожно поднимаются плечи, и понимаю, как это опасно. Его замучила бессонница. Он думает, стоит ему выспаться — и все пройдет. Никогда не жалуется, не выказывает ни малейшего беспокойства по поводу своего здоровья, только иногда признается:
— Я устал.
Едва погасив свет, снова зажигает его и подолгу сидит, спустив ноги с постели. А мне казалось, что бессонница — скорее следствие, а причина — в его болезни.
В одну из таких бессонных ночей Ким сидел на кровати спиной ко мне и, не поворачивая головы, печально проговорил:
— Руфа, я скоро умру.
У меня сердце упало от ужаса, и я закричала сквозь слезы:
— Ты не должен допускать такой мысли. Не смей думать об этом! Сейчас ты болен, измучен бессонницей. Но это скоро пройдет, ты поправишься, все будет хорошо.
Я и сама пыталась отгонять страшные мысли, но не могла не думать об этом.
Ким молчал, опустив голову. Я была в отчаянии и не сумела облегчить его страдания. Наверное, буду жалеть всю оставшуюся жизнь, что мне не хватило мужества выслушать его. Не могу простить себе, что тогда не проявила выдержки, мудрости. Надо было помочь ему высказаться, спокойно поговорить. Надо бы… Но я и теперь не могу спокойно говорить и писать об этом…
Состояние здоровья Кима становится слишком серьезным, и в периоды обострения я бессильна помочь ему, но он упорно не разрешает вызывать врача. Иногда на уговоры уходит несколько дней. В конце концов я вызываю «Скорую», и врач меня предупреждает:
— В следующий раз мы не успеем довезти его до госпиталя живым.
И это повторяется снова и снова…
В таком критическом состоянии Ким дважды попадал в реанимационное отделение. Туда обычно не допускали посетителей, и я могла только звонить по телефону, чтобы услышать дежурный ответ: «Состояние удовлетворительное». Однажды меня пропустили к нему на короткое время, и я успела поменять ему белье. К его груди были прикреплены на присосках многочисленные провода, как при электрокардиограмме. Ким сказал, что при необходимости он мог подниматься и снимать их.
Палата была большая, и в противоположном ее конце находился еще один больной. Никакого беспокойства Киму, кроме громкого храпа, он не доставлял.
Спустя некоторое время, уже дома, Ким признался, что больше всего в этом отделении его удручали бытовые неудобства: вместо унитаза приходилось пользоваться стулом с выбитым сиденьем, под которым стояло обыкновенное ведро.
Удивительно, что такие «мелочи» не были предусмотрены в этом, тогда совсем еще новом госпитале, построенном в конце 70-х годов и, по-видимому, оснащенном современным оборудованием.
ПОНИКШАЯ ГОЛОВА И СПИНА В ПИЖАМЕ
В октябре 1987 года Кима просят приехать в Ригу и дать интервью. Там снимается телевизионный фильм о работе советской контрразведки в Латвии в начале войны. Ким неожиданно соглашается, хотя до этого всегда отказывался от встреч с журналистами. В то время в зарубежной печати мелькали самые нелепые высказывания и домыслы о нем, вплоть до сообщений о его смерти. Чтобы опровергнуть всяческие слухи, Ким согласился дать интервью, и мы отправились в Ригу.
Когда мы приехали на Рижский вокзал, пошел проливной дождь. Мы промокли до нитки, так как наш вагон оказался в самом конце платформы; Идя к вагону, невольно ускоряли шаг, и Ким совсем выбился из сил. Он так и не успел прийти в себя, когда мы прибыли в Ригу. На вокзале к нему сразу подскочили журналисты с микрофонами и телекамерой, что застало его врасплох. Он тяжело дышал и выглядел очень напряженным.