В течение четырех следующих лет в моей жизни господствовали бабушка, Кейт, мистер Бишоп, книги, атлас и Кемберли; поэтому я не без волнения позволил бабушке в один прекрасный день в 1919 году буквально всунуть меня в праздничный костюмчик, и мы отправились в Лондон — встречать маму. К перрону подтянулся весь в клубах дыма поезд с пассажирами из порта, и из окна высунулась, махая нам рукой, довольно высокая женщина в белом с черными полосами платье. Но когда она попыталась взять меня на руки, я не дался, вцепившись в бабушкину юбку. А когда по возвращении в Кемберли мама объявила о своих планах, я устроил первый в жизни сознательный бунт. Как большинство первых бунтов, он длился недолго.
Мама решила через несколько дней вернуться в Лондон, чтобы встретить отца, и хотела взять меня с собой. Она уверяла, что мне понравится пожить в отеле «Тюдор-корт» на Кромвелл-роуд. Я отвечал, что не хочу жить в отеле и не хочу ехать в Лондон, а хочу остаться с бабушкой в Кемберли. Маму это, вероятно, страшно задело, хотя вряд ли можно было ожидать иного. Она, тем не менее, не обратила внимания на мои протесты, и мы отправились в Лондон, в «Тюдор-корт», где я вскоре нашел себе новое интересное занятие — наблюдать за изощренными манерами мальчиков-рассыльных, облаченных в униформу с медными пуговицами. Мама объясняла их манеры одним коротким словцом: наглость.
И опять картина круто меняется. Волна памяти переносит меня в дом на Сент-Питерсбург-плейс, о котором мать впоследствии всегда вспоминала с ностальгией. Дом этот находился всего в нескольких шагах от парка Кенсингтон-гарденз — удобно для гувернанток и приятно для меня. Каким-то чудом получилось так, что отец был с нами; я не помню, как он приехал и как я его «встретил». Но уже в первые дни (или, может, недели) по приезде он взял меня с собой в Королевское географическое общество, что находится на противоположной стороне Кенсингтон-гарденз. Там, на втором этаже, он восседал на высоком стуле у огромного стола, накрытого большими листами ватмана. Там же лежало несколько блокнотов, стояли разноцветные бутылочки, тончайшие ручки и масса остро отточенных карандашей. Мое удивление возрастало с каждой минутой, но, когда отец приступил к тому, что он назвал «работой», я был просто поражен. Он чертил карту и к тому же, насколько я мог судить, карту по памяти, ибо перед ним не лежало никакого атласа, с которого он мог бы копировать. Отчетливо помню, что я испытал два противоположных чувства. Во-первых, восхищение тем, как аккуратно нарисовал отец карту, во-вторых, разочарование, что он называл «работой» то, чем я все время занимался[3].
В течение одного семестра я посещал занятия в дневной школе (без пансиона) на Орм-сквер — буквально за углом от Сент-Питерсбург-плейс. В день, когда мне предстояло впервые отправиться в школу, отец будничным тоном заметил за завтраком, что меня раз в неделю будут пороть — такова обычная школьная процедура. Усомнившись в его словах, я взглянул на мать, но она подтвердила: конечно! Я должен научиться принимать горькие лекарства как подобает настоящему мужчине[4]. Меня это не удивило, так как я много читал о тяготах школьной жизни. Я отправился на Орм-сквер, готовый к тому, что буду порот еще до того, как совершу какой-либо проступок, и только через неделю понял, что это была шутка. Шутка не очень удачная — сегодня она наверняка показалась бы жестокой, но в то время я так не думал. Тогда я ощущал лишь приятное возбуждение и гордость от того, что мне предстоит «принять горькое лекарство» и доказать, что я мальчик, а не глупая девчонка, которая наверняка распустит нюни.
По результатам семестра я занял первое место в младшем классе, но, как мне кажется, исключительно по той причине, что мой самый серьезный конкурент, мальчик по фамилии Стоббингз, заболел во время экзаменов и не смог закончить курс. Этот успех утвердил отца в правильности решения, принятого еще в момент моего появления на свет, а именно: я должен поступить в школу Вестминстер[5], а затем в Тринити-колледж Кембриджского университета, то есть пойти по его стопам. Я уже упоминал, что отец был большим ортодоксом. А пока он отвез меня в Истборн с намерением найти там подготовительную школу. Он собирался вернуться в Индию, хотя добраться ему удалось только до Ближнего Востока, где с небольшими перерывами он и провел остаток жизни.
Более важным, чем поездка в Истборн, явилось для меня короткое путешествие через Лондон на крикетный стадион «Овал», где команда графства Суррей принимала гостей из Сомерсета. Два дня матч откладывался из-за дождя, а на третий дневные газеты сообщили, что Сомерсет, подававший первым, оказался в сложном положении. Отец решил, что ко времени полуденного чая хозяева поля одержат окончательную победу, и повел меня посмотреть, как будет бить Хоббс. Он рассчитал наше прибытие на стадион до минуты. Когда мы покупали программки и усаживались, Хоббс и Хауэлл как раз готовились «отвечать» Сомерсету, набравшему к тому моменту 138 очков. Затем произошел сбой. Поле после сильного ливня было все еще мокрым, и Хоббс, набрав лишь пять очков, задрал мяч кверху, что позволило М.Д. Лайону, находившемуся по левую сторону от боулера, без труда поймать его. Отец был разочарован, а меня всецело захватила игра; и, надо сказать, для маленького мальчика, впервые попавшего на крикетный матч на уровне сборных команд графств, игра закончилась прямо-таки как пишут в книгах. В начале последней серии бросков Суррей сравнялся с Сомерсетом по общей сумме очков, после чего Шепард метнул мяч от калитки к границе левого сектора, принеся тем самым команде Суррея первые победные очки.
3
Любопытно отметить, что мое увлечение картами почти совпало по времени с первой серьезной экспедицией отца — переходом через Аравию от Эль-Укайра до Джидды.
4
Меня всегда удивляло то, как моя мать относилась к воспитанию детей. Она была не способна на сознательную жестокость. И тем не менее, не уставала повторять, что жизнь — это отчаянная борьба за выживание, а для победы необходима непрерывная работа в сочетании с упорством. Иногда в годы моего отрочества на нее нападали страхи, что я могу рано умереть от голода или переохлаждения. Откуда у нее брались такие мысли, я не имею ни малейшего представления; в Индии она, должно быть, знала множество людей, которые жили безбедно, обременяя себя минимумом работы, выполняемой в промежутках между танцами, игрой в поло, теннис и бридж. Но в конечном счете такой подход помогал жить. Когда я убедился на собственном опыте, что для представителя британского среднего класса жизнь не так уж трудна, моя уверенность в этом возрастала пропорционально беспочвенным страхам, которые навевали поучения матери. Мой отец внушал гораздо больше оптимизма. Он ни минуты не сомневался в том, что его первенца ожидает благополучное будущее.
5
Westminster School — одна из девяти старейших престижных мужских привилегированных частных средних школ. Расположена в центре Лондона, недалеко от парламента и Вестминстерского аббатства. Основана в 1560 году. —