…Забыв о работе, дворник Никитич во все глаза разглядывал автомашины, теснившиеся у подъезда. Размышления о причинах такого количества машин вызывали у дворника столь напряженную работу мысли, что он уже просто не мог заметить, как чья-то собака грызет метлу, приставленную к стене. Губы Никитича неясно шевелились, складывая отдельные звуки в слова и целые, не очень одобрительные предложения.
— Ишь, понаехали! — бормотал дворник. — К энтому, наверное, профессору. Ишь, уставили мостовую, подмести невозможно, не под машины же лезть!.. А на колесах-то, на колесах навезли ко мне пыли!..
Конечно, дворник кривил душой: машины заняли далеко не полностью ту территорию, которую надлежало ему подмести, но количество этих «Волг», «Москвичей», «Жигулей» и «Запорожцев» (у подъезда стояла даже одна «Чайка») действительно было из ряда вон выходящим на памяти работника метлы, и он все стоял, покачивая головой и продолжая свои размышления.
Но очень скоро он вышел из состояния задумчивости — стоило ему только на один короткий миг встретиться взглядом с пробегавшим мимо сломя голову Мишей Стерженьковым из пятьдесят девятой квартиры. Мгновенно дворник Никитич ощутил необыкновенный прилив сил, кипучую жажду деятельности и, схватив метлу и забыв о машинах, он вдохновенно принялся исполнять свои обязанности, да так усердно и артистично, что, конечно, легко мог бы занять первое место на соревнованиях дворников, если б они только проводились.
А шерристянин бегом подбежал к подъезду, увернулся от еще одной подъехавшей «Волги» (из нее выскочил длинный, худой человек с портфелем, на котором были этикетки парижских отелей и аэропорта «Орли») и, не дожидаясь лифта, бегом понесся вверх по лестнице. Человек с портфелем побежал за ним, но Миша Стерженьков был тренирован несравненно лучше, и человек отставал все больше.
На пороге пятьдесят девятой квартиры шерристянина встретил нестройный гул голосов, сверкнули вспышки блицев, со всех сторон к нему протянулись микрофоны магнитофонов, и какой-то незнакомый человек, выступив вперед и поправив галстук, начал дрогнувшим голосом:
— Мы рады, очень рады приветствовать на Земле посланца далекого мира, представителя иной цивилизации, и мы все бы хотели… — Он кашлянул. — Словом, событие… Мы все взволнованны… У нас на Земле впервые…
Инопланетянин резко остановился, как останавливает свое движение в момент укола спортивная рапира, быстрым взглядом пронизал всю квартиру и, мигом разобравшись в ситуации, направленным излучением мозга подчинил всех собравшихся своей воле.
Один за другим, не говоря ни слова и не глядя друг на друга, ученые вышли из квартиры № 59 и стали спускаться вниз по лестнице, к своим машинам. О том, ради чего они собирались, уже не помнил никто из них.
Академик Колбов, поднявшийся к этому моменту до уровня седьмого этажа, подвергся телепортации — спустя долю секунды он вновь оказался в Париже, в номере отеля «Королевская лилия». Этого столь необыкновенного путешествия он попросту не заметил, а о том, что недавно летал в Москву на самолете, напрочь забыл.
Последним из квартиры Стерженьковых вышел профессор Ворошейкин. Его инопланетянин окинул каким-то особым взглядом, и на какое-то мгновение в глазах эстуаролога потемнело, исчезло все, и, когда мир вокруг снова стал осязаемым, реальным, Виктор Витальевич уже был совсем другим человеком.
Еще несколько секунд профессор стоял на месте, словно бы прислушиваясь к чему-то внутри себя. Потом он вернулся в квартиру Стерженьковых, взял под мышку вазу, когда-то забытую им на Крымском мосту, и пружинистым шагом вернулся к себе в кабинет, прямо к рабочему столу.
На столе был невероятный хаос, много лишнего и ненужного, было совершенно неясно, как мог возникнуть подобный кавардак, мешающий работе. Быстрыми и точными движениями он привел все в порядок и начал работу. Сделанное недавно открытие, касающееся глаголов древних эстуарцев, влекло за собой, как теперь стало окончательно ясно, целую цепь других открытий, и тайна эстуарского языка, кажется, теперь действительно была близка к разрешению.
Профессор Ворошейкин чувствовал отменную рабочую бодрость. Мысли были энергичными и словно упругими, следить за их ходом было неподдельным удовольствием. Четкими, ровными строчками исписав несколько листов бумаги, профессор дал себе короткий отдых: встал из-за стола и проделал несколько физических упражнений из комплекса для людей умственного труда; потом он снова сел за стол и работал еще ровно час, после чего вновь сделал физкультурную паузу и принял холодный душ. Потом, энергично растеревшись полотенцем, профессор снова с головой ушел в работу…