– Впервые за все утро попалась смурная физиономия, – говорит Анатолий. – А то мне уже начало казаться, что мы попали на выставку улыбок.
Впрочем, у шофера хлебовозки имелись веские основания пребывать в подавленном настроении. Он даже не счел нужным удовлетворить любопытство седоков машинёшки с донецкими номерами.
– Ты почему разлегся посреди дороги? – удивился наш кормчий. – Козочек решил накормить?
– Пошел ты… сам знаешь – куда, – отмахнулся мрачноликий.
И все-таки нам удалось выяснить причину дорожно-транспортного происшествия, в результате которого обставленные цветущими абрикосами Байдарские ворота стали еще уже. Шофер хлебовозки при виде вынырнувшей из-за поворота колонны броневиков на мгновение впал в прострацию. И пришел в себя только после того, как неуправляемая хлебовозка оказалась лежащей на боку посреди асфальта.
Наверное, разбежавшиеся по кустикам буханки можно было собрать и, отряхнув от пыли, вернуть на место. Однако к месту ДТП устремилось стадо козочек. Зловредные животины отхватывали пару-тройку кусков от одного каравая и тут же принимались за следующий. То есть делали все, чтобы водитель хлебовозки окончательно смирился с утратой.
К счастью, экипаж «козлика» и оседлавшие бронетехнику зеленые человечки оказались сознательнее животин. Объединенными усилиями хлебовозку поставили на копыта, после чего молодой человек в камуфляже прошелся с головным убором по кругу.
– Держи, – велел он, вытряхивая в ладони пострадавшего деньги. – Здесь должно хватить и на возмещение убытка, и на ремонт твоей телеги.
– Ну вот, – удовлетворенно молвил Анатолий. – Теперь имеются все основания надеяться, что хмурых физиономий на крымской земле больше не осталось.
Конечно, праздник не может длиться вечно. Он вроде радуги после ненастья. Только что сияла улыбкой красавицы – и вот уже нет ее.
Но в те дни радуга не покидала полуостров. И ее отсвет лежал на лице капитана бегавшего через Северную бухту морского трамвайчика «Иван Овчинников».
Узнав, что трое новых пассажиров – дончане, капитан запретил матросу брать с нас деньги за проезд. Второе отступление от правил произошло пять минут спустя. Вместо того, чтобы отпугнуть гудком приводнившуюся по курсу стаю лебедей, капитан положил руль право на борт.
– Не будем беспокоить, – молвил он. – Лебеди и так натерпелись всякого по дороге домой. Да и устали похлеще отработавших смену землекопов.
Мысленно мы поаплодировали великодушию капитана, однако сполна его поступок оценила плывшая с нами дамочка. Нарядная, словно обретшая человеческое обличье жар-птица, с тремя алыми тюльпанами в руке.
Так вот, когда «Иван Овчинников» прочно встал у коновязи, пассажирка влетела в рубку, отчего та преобразилась в сказочный теремок, и протянула капитану цветы:
– Это вам за лебедей…
Впоследствии Анатолий утверждал, что дамочка чмокнула капитана в щеку. Так было или иначе, утверждать не берусь. Однако готов засвидетельствовать, что щеки капитана сделались одного цвета с подаренными тюльпанами.
Жалею, что не удосужился записать имя жар-птицы. И заодно попросить у нее номер телефона. Но морской трамвайчик увез ее на другую сторону бухты, оставив в душе растерянность, которую испытывает тихий пьянчужка, когда роняет из рук бутылку купленного на последние рублишки вина.
Впрочем, жизнь наша целиком сверстана из потерь. В том числе вот таких, казалось бы, второстепенных. Но кто знает, не прошел ли ты и в этот раз мимо собственной жар-птицы?
Говорю об этом Анатолию, который взглядом провожает морской трамвайчик.
– Согласен, – вздохнул приятель. – С такой барышней пройтись по Графской пристани – у фонарей от зависти лампочки полопаются. Но если начнем бегать по Севастополю и приставать к прохожим с идиотским вопросом: «Не пролетала ли здесь жар-птица?» – то ночлег в психушке обеспечен.
Намек на ночлег сделан с прицелом. Зеленый «козлик» обладает удивительной способностью передавать жесткую глубину колдобин филейным частям седоков. Да и полтора часа в бурлящем котле главной площади Симферополя утомили похлеще колдобин, коим несть числа между Донецком и Чонгарским перешейком.
Правда, в отличие от Майдана, крымчане обменивались не выдранными из мостовой булыгами, а лучезарными, словно Балаклавская бухта, улыбками. Короче, выкарабкался я из котла с изрядно обмятыми боками и единственной фразой в походном блокноте: «Мы веселы, как вода, толпящаяся у плотин».