- Толичек, ты смотри, что делается?! Иди поговори с этой...
Эта "Толичка" увидела, сразу пальцы разжала: решила, что я - прикрытие. Бородавка с возмущением, не спеша привела себя в порядок, направилась ко мне, так и не подошедшему, взяла под руку. Повела к выходу. Сдачу не получила, но продукты-таки урвала. (С тех пор я не раз видел ту испугавшуюся румяную женщину. Стыдно было попадаться ей на глаза.) Выйдя из павильона, устало, хмуро попросила:
- Погоди, проведи за ворота... - И добавила: - Ну, хуна!.. - Это о напарнице своей, предавшей. - Рыло начищу...
За воротами обнаружился Рыжий. Как я понял, случайно. Он никогда не помогал сожительнице, брезговал. Обрадовался мне:
- А, детеныш!.. Маню мою снял!..
- Если бы не он, была бы уже в "обезьяннике", - сердито поведала Маня Наташка. - Райку, сволоту, порву...
Два товарища Рыжего - пожилые мужики вполне опустившегося, похмельного вида, с вялым любопытством глянули на меня. Прилично одетый, не жаждущий выпивки сопляк не мог быть своим.
- Ну, все, все... - отмахнулся от зазнобы Рыжий. - Не нуди. Поделись с детенышем довольствием...
Бородавка и впрямь полезла в авоську. Я останов вил.
- А что, Толянчик, может-таки сделаем из тебя человека?
Это уже было интересно: воспитатели перспективные.
- Валет вчера освободился. У меня пока очухивается. "Катала" авторитетный. Из тебя исполнителя сделает (шулера, значит). Хочешь?
Так, занятно стало.
- Хочу, - говорю.
- Таланта и терпения хватит - партнерами станете.
Валет, лысый бледный крепыш, глядящий исподлобья стылым взглядом, выслушал Рыжего. При этом глядел на меня не мигая. Сказал:
- Не потянет. Сырой.
- За детеныша я отвечаю. - Рыжий не просил, советовал товарищу.
- Ну давай, сдавай, - очень снисходительно уступил Валет.
- Почем? - уточнил я.
Валет не выдал удивления, только снова вперил в меня змеиный взгляд.
- А говоришь: "Сырой"! - обрадовался Рыжий.
Нет, в партнеры Валета я бы не взял. Через полчаса игры он и сам понял, что проситься не следует. Неожиданно отбросил карты и без эмоций сообщил:
- Его надо свести с Маэстро. - И к Рыжему: - Где ты его подобрал?
Рыжий лукаво и гордо улыбался. Ответил:
- Наш человек.
Черт возьми!.. Мне это было приятно.
Так я стал в этом доме своим. Рыжий звал меня детенышем, но уважал. И все уважали. Всякий раз, когда на хату забредал кто-то свеженький, то ли из освободившихся, то ли редкий гость, и, видя карты, рвался в бой, искал партнера. Рыжий, а за ним и другие, отмахивались:
- Вот тебе пацан. "Хлопнешь" - дадим другого.
Деньги, выигранные в этом доме, обычно в нем и оставались. Шли в общак и быстро пропивались. Случалось, крупные деньги.
Что тянуло к Рыжему? В душную, опасную атмосферу его квартиры, которая к тому же, как выяснилось, состояла на учете в милиции. В качестве "малины".
Сложно сказать... Во-первых, люди, завсегдатаи. Это были одесситы. Из классических. Еще не отошедшие, но уже отходящие. Непростые, рисковые, нагоняющие жуть одним своим видом, но - разные, сочные, интересные. Эти люди уважали меня. Не понимал за что, но чувствовал: не только за карты. Они решали свои рисковые дела, не опасаясь моего присутствия, и это тоже льстило. И было приятно лезть в их дела, нахально давать советы, говорить им грубости... Все это почему-то мне прощалось, только отмахивались:
- Детеныш...
Но главная причина моей привязанности к этой точке - сам Рыжий.
Рыжий был... интеллигентным человеком. Сложно объяснить. И воспитание, и образ жизни были далеки не только от интеллигентного, но даже от добропорядочного... Но это было так. И неспроста в квартире его можно было встретить и члена Союза художников, и дипломата, и даже эстетствующих иностранцев. (Был случай, к Рыжему угодили французы, художники. Напились до чертиков. В два часа ночи остро встала проблема со спиртным. Рыжий повез делегацию в Шалашный переулок. Пока Рыжий торговался со знакомыми продавцами водки, французы, восхищенно разглядывая трущобы, очерченные лунным светом, кричали ему:
- Валери Ильитч!.. Эт-то Венеция!)
Всем было с ним интересно. Думаю, главная его черта: доброта. Он не умел быть злым. И это подкупало всех, включая убийц, скрывающихся в его квартире от "вышки".
Не знаю, какое образование у него было, но воспитание получил не самое праведное. Из его рассказов о детстве запомнился один.
Послевоенные годы, у шпаны своя, взрослая жизнь. Самому старшему в компании - четырнадцать лет. Рыжему - семь. На месте больницы в соседнем парке было место их сбора, называлось "сердечко". Компашка приводила на "сердечко" королеву квартала пятнадцатилетнюю Ленку. Старшие трахали ее прямо здесь. Мальцам - Рыжему и другим, которым еще считалось рано доверяли ответственную работу... Леночка утомлялась подмахивать попкой, ее сажали на совковую лопату, и малявки двигали ручкой лопаты в такт предающимся любовным утехам.
Позже, в семидесятых. Рыжий с товарищем держали цеха, производили зубные щетки, дешевые цепочки. На них наехали бандиты. Именно тогда Рыжему предоставили возможность сказать пару слов в микрофон. Правда, в несколько необычной манере, будучи подвешенным вниз головой в колодце. Рыжий не дрогнул. Но все обошлось, потому что в это же время в лесопосадке за городом его напарник три часа простоял на табуретке с петлей на шее в ожидании, пока гонец привезет деньги.
Еще через пару лет держателей цехов прикрыли, многим дали "вышак". Рыжий увернулся, успел собственноручно бульдозером засыпать склад готовой продукции. Погреб, в котором цепочек и щеток было на двести пятьдесят тысяч.
Тогда он был женат, имел умницу жену, защитившую кандидатскую диссертацию, дочь, в которой души не чаял, человеческую обстановку. Нынче от всего этого остался только портрет Пушкина и редкие встречи с дочерью. (Даже они были запрещены бывшей женой.)