— Это мое последнее спасение, — сказал он, — живым они меня не возьмут. — Он отдал мне пояс. — Но ты ничего не видел…
— Я ничего об этом не знаю, — ответил я, испытывая большой страх.
Он снова лег.
— Теперь у нас две тайны, — сказал он, и голос его был спокойным. — Сон о драконе и пузырек в поясе. Даже Силен об этом не знает.
Он помолчал, а потом заговорил о Суре.
— Ты хорошо с ним ладишь, — сказал он, — лучше, чем Карталон.
— Карталон был хороший погонщик, — возразил я.
— Да, — согласился Ганнибал, — а ты мой маленький карфагенянин.
Я не переставал думать о синем пузырьке. Когда я ушел из палатки, меня стал мучить вопрос: почему он носит с собой яд? Значит, он думает о поражении? Он хочет оставить за собой открытую дверь — обеспечить выход, когда выхода больше не будет? Он боится конца, который будет зависеть не от него? Эти мысли беспокоили меня, и я чуть было не поддался искушению поведать мою тайну Силену. Но я не сделал этого даже тогда, когда он застал меня в минуту раздумий.
Однажды Ганнибал явился без повязки. Он сорвал ее. Его левый глаз был мертв. Под левой бровью темнела узкая щель.
— Одноглазый человек на однобивневом слоне, — сказал он насмешливо, когда процессия наконец снова двинулась.
На этот раз армия пересекла горы без особых трудностей. Потом начались болота. Наемники шагали по колено в воде. Люди и лошади пропадали в тумане. Только Сур возвышался надо всем подобно серой скале; он двигался как призрак. Ганнибал молча сидел позади меня в седле, набитом козьей шерстью.
На болотах многие солдаты заболели. Ганнибал не обращал на них никакого внимания. Он делал все, что мог, для здоровых. Он посылал всадников в селения возле дорог и приказывал брать там все, что можно унести. Те, кто сопротивлялся, теряли не только свое имущество.
— Я не позволю, чтобы голод унес хотя бы одного из моих людей, — говорил Ганнибал.
Четыре дня и три ночи шли мы по болотам, потом они кончились. За несколько миль от Тразименского озера Ганнибал приказал разбить лагерь. Через два дня ему донесли, что римские легионы продвигаются к нам с севера.
— Теперь мы вступим с ними в борьбу, — сказал Ганнибал своим ближайшим советникам. — И недалеко отсюда.
В последние два дня он изучил окрестности и нашел удобное место для засады. Он приказал, чтобы ночью горели все лагерные костры, и оставил охрану поддерживать огонь. Мы уже видели римлян. Как только стемнело, Ганнибал отвел свою армию на юг вдоль подножия гор неподалеку от города Картоны. Ганнибал знал, что консул Фламиний, теперешний начальник римской армии, был таким же безрассудным, как и Семпроний. Он так спешил обратить карфагенскую армию в бегство, что споткнулся на лошади, и она сбросила его через голову наземь. Когда об этом донесли Ганнибалу, он сказал:
— Лошадь знает, что уготовано ее хозяину. Осматривая позиции, Ганнибал ехал на одной из своих лошадей. Но к утру он пересел на Сура. По его лицу я понял, что готовится решающая битва.
30
Картонские горы так близко подходят к Тразименскому озеру, что остается только узкая долина, протянувшаяся с севера на юг. На дороге, которая шла вдоль берега озера, можно было разместить всю армию, но места для маневрирования на ней не было. Озеро окружали густые заросли тростника, дальше от берегов оно становилось глубоким. Картонские горы не имели крутых склонов, но Ганнибал подумал, что если занять вершины, то отступление через горы станет невозможным.
Ганнибал расположил от вершины к вершине цепи метателей и другие отряды легковооруженных пехотинцев. Наиболее опытной части наемников и коннице он приказал расположиться в долине. Нумидийцы на быстрых лошадях должны были запереть ущелье с обеих сторон. К концу того же дня ловушка для римлян была готова. Озеро тоже решило помочь нам: оно прикрыло береговую полосу густым туманом и заполнило им ущелья. Только высоты были ясно видны.
Первые лучи солнца осветили туман кроваво-красным светом. Ганнибал, сидя позади меня на Суре, осмотрел засаду и был удовлетворен.
— Никто не уйдет оттуда живым, — сказал он, и его одинокий глаз блеснул при этом темным огнем. — Туман проделает половину нашей работы.
Я спросил у него, будет ли Сур участвовать в битве.
— Ты боишься за него? — Ганнибал успокаивающе потрепал меня по плечу. — Ему не сделают никакого вреда — ты проследишь за этим. Никто его не тронет.
На озере и в горах было тихо. Теперь все зависело от того, обнаружит ли враг засаду. Наемники и нумидийцы тихо лежали в засаде, даже не перешептываясь.
Потом послышался топот конских копыт. Карфагенский арьергард, который следил за кострами в лагере, поспешно отодвинулся в узкое ущелье. Им приказано было не вступать с врагом в открытый бой. Только дальше на юг, на открытой местности, где стоял Магарбал со своей конницей, враг должен быть остановлен и отрезан от выхода из ущелья.
Топот послышался ближе. Римская конница наступала. Потом к ней присоединилась пехота. Римляне пытались отыскать дорогу в клубах тумана и были похожи на невидимые многоголосые призраки.
— О лучшем и мечтать нельзя, — сказал Ганнибал группе военачальников, среди которых были Магон и Мономах. Они ожидали приказов, где и как атаковать врага.
Один из командиров арьергарда появился из тумана. Он мчался во весь опор. Подскакав к Ганнибалу, он доложил, что римляне ворвались в лагерь на рассвете. Удивленные тем, что там никого нет, они затушили костры и кинулись в погоню.
— Их пыл еще не остыл, — сказал Ганнибал насмешливо, указывая вниз, в туман, откуда слышался топот римских легионеров.
Когда мы услышали тяжелую поступь авангарда, первые ряды римлян уже заполнили ущелье больше чем на половину.
— Они могут не спешить, — заметил Ганнибал. — У них будет сегодня самый длинный день в году, и у нас тоже.