Так и я. Саша смотрит на меня, намекая на дальнейший ответ, а я понимаю его с полувзгляда.
— Он умеет сопереживать. Часто ли вы видели тех, кто будет грустить о незнакомом человеке, которому плохо? Часто ли вы, Госпожа Смерть, могли лицезреть человека, который умел так искренне прощать и давать второй, третий, а то и четвертый шанс?
Смерть смеется:
— Сколько таких несчастных.
Я вспоминаю, как мы едем вместе на одном автобусе. Триста двадцать второй маршрут. У частников, как правило, водитель один и тот же, сам хозяин автобуса. Редко его сменяет напарник. Выходят они обычно через сутки. Так вот, каждый вторник, четверг и субботу мы едем по этому маршруту на этом самом автобусе, который постоянно проезжает через один и тот же столб, на котором висит венок с цветами. Где-то вдалеке виднеется золотой купол с крестом. Водитель замедляет ход, крестится, затем ускоряется и едет дальше с постоянной скоростью.
Сначала думаешь, что это всего лишь верующий. Много ли у нас таких, которые, проезжая собор, крестятся?
Бабульки шепчутся, что год назад здесь погибла жена водителя.
Вроде бы обычная информация, которая просачивается в наши головы. Вроде бы просто слова. Вроде бы обычная катастрофа из миллиона катастроф, которые случаются в нашей стране, да и вообще во всем мире.
Но каково это — человеку, который потерял любимую женщину, ездить каждый раз по одному и тому же маршруту? Каково это — каждый раз брать лезвие и пилить засохшую корочку раны?
С недавнего времени крестное знамя совершаю и я вместе с водителем.
Саша не верит в Бога. Это не мешает ему переживать за судьбу этого водителя.
И если я могу озвучить то, как взорвалось во мне все, когда я представил себя на месте того мужчины, то Александр этого не сделает.
Мне часто приходится оставаться на ночь с ним. Пока все мысли в его голове перевариваются, он копит в себе липкую дрянь, которая стекает со стенок его сознания вниз и превращается в консистенцию, напоминающую гудрон.
— Ну, не надо плакать, — говорю я, обнимая его ночами.
И лишь Луна свидетель того, как сильно я могу переживать за распространение гудрона в этом человечке.
Черт поймет этих подростков. Вроде бы я переживал подобное, а вроде бы истории каждого из нас индивидуальны.
Дорогая Смерть, спроси Луну, она тебе расскажет, каким он становится наедине с собой.
Мы могли играть в шашки, морской бой, крестики-нолики, «Монополию» или гляделки. Мы могли смеяться над глупостями. Могли гулять до ночи и слушать музыку или тишину до рассвета. Однако проблемы брали верх, и всякое веселье сменялось страданиями и болью.
И эта боль, как дрянь на стене, закрывалась цветущими деревьями того мира, которые сейчас для нас создала Смерть.
Гудрон тянулся, и его неприятный вкус пропитывал Птича насквозь.
А самое печальное было то, что в проблемах, суете, возне я не мог поймать и кусочек этой тянущейся дряни.
Саша мог лишь молчать, накапливая смолистую гадость в себе.
— Он трудно переживает смерти, — говорю я, садясь на подиум по-турецки рядом с ним. Беру его за руку и успокаивающе глажу. — А в своей жизни он терял многих.
Смерть забирает близких нам людей. И на то существует два оправдания. Во-первых, если смерть забрала человека, то его история закончилась и этому обществу он уже не пригоден. А во-вторых, смерть забирает лучших. Если ты рвешь цветы из сада, то, конечно же, самые красивые.
И поэтому мне страшно, что леди в черном заберет именно Сашу.
— Прекрасный цветок, — шепчет Жизнь.
Жизнь очень похожа на Сашу. Если та решит уйти в отпуск, то тот легко сможет заменить ее. Они оба прекрасны. Прекрасны и лживы. Их радужные внешности скрывают их гниль, как те самые деревья, прикрывающие плесень стен, как те бабочки, что раньше были ползучими тварями.
Здесь, в царстве Смерти, есть люди, которые оставили Птича. Давно. И навсегда. Те люди, которые являются черной смолой в его душе. Те, кто тормозит его и уносит во тьму.
— Мне ясна твоя история, — Смерть встает с качелей и идет к Жизни. Она медленно поднимается по светлой части комнаты, поросшей цветами, наклоняется, целуя супруге руку. — Отдать его тебе или же забрать в мою коллекцию?
Сейчас они смотрят друга на друга. Юная, красивая, с белой кожей девушка, распущенными яркими волосами, переливающимися разноцветными глазами, и она, взрослая, властная, с иссохшей белой кожей и улыбкой акулы. Темная ткань платья спадает по лестнице вниз, прикрывая сапоги с тонкими каблуками. Смерть затягивает пояс потуже, затем хватает костлявыми пальцами подбородок Жизни, шипя:
— Спроси, спроси у него!
Жизнь покорно говорит, чуть дрожа:
— Ты… хочешь жить?
Александр смотрит на меня, обнимает и, прижимаясь носом к щеке, кивает.
— Хочет, — озвучиваю я.
Смерть заливается громким хохотом:
— Не ломай комедию, сынок! Тут просто так не уходят. Покажи талант. Я хочу знать, стоит ли тебе жить на этом свете. Жалостливых у нас хватает.
За секунду она перемещается к нему и, хватая за руку, притягивает к себе, смотря в глаза:
— Думаешь, я поверю в то, что ты немой ассистент фокусника? На концерт не берут просто немых.
Смерть хватает микрофон и швыряет в сторону Саши. Тот звенит. Морщусь, переводя взгляд на Птича. Он расплывается в довольной ухмылке.