В. Д. Убийцева
Я сидела в комнате одна. Нет, не одна, с самым верным и молчаливым другом. Правда, друга становилось все меньше и меньше. Друг именовался армянским коньяком, я его, честно говоря, терпеть не могла, но особого выбора у меня не было. Позвонили в дверь. Я не шевельнулась. Смолк на кухне стрекот швейной машинки — мать пошла открывать.
— Здравствуйте, извините за беспокойство, Наталья дома?
Интересно. Ко мне никто не мог придти. Разве что какого маньяка из Москвы принесло. И что не сидят на одном месте, шило у них в заднице? Я, сморщившись, проглотила последние капли коньяка. К меня была еще одна бутылка. Встречать гостя было неохота. И мое личное шило в заднице не давало о себе знать.
— Да, проходите, пожалуйста. Наталья, к тебе!
Да не пойду я его в прихожую встречать, не пойду. Голос, правда, какой-то знакомый. Не помню. Чем это он так обаял мой матушку? Я сидела, злобно уставясь на вторую бутылку. Как я намучалась, открывая первую!
Он вошел в комнату, плотно прикрыл за собой дверь. Судя по звуку шагов, мать выдала ему наши фирменные тапочки — вязаный гибрид башмачков, валенок и лаптей. Я упрямо не оборачивалась.
— Здравствуй.
— Тебе того же. Открой бутылку.
Над моим плечом протянулась рука, взяв бутылку. Я подала за плечо нож.
— Не надо.
— Зубами будешь открывать? Ну и зубки у тебя в таком случае…
— Посмотри — увидишь.
— Не буду!
— Злая ты сегодня.
— Я всегда такая.
— Врешь.
— Ну и вру. У меня все отвратно.
— Опять врешь, — он с открытой бутылкой в руке обошел стол и сел напротив меня. Бутылку поставил на стол. Как он ее открыл — не поняла. Но зато получила возможность рассмотреть его, не оборачиваясь. Ничего особенного, никаких особых примет, волосы темные, глаза светлые, у меня, наверное, наоборот — всегда глаза темнеют, когда злюсь. Хитрая полуулыбка. Одежда странно топорщится. Да не знаю я его, впервые в жизни вижу! Все равно что-то знакомое.
— Так что у тебя случилось? Нет, если не хочешь- не отвечай.
Я молча взяла второй стакан и разлила коньяк. Потом вздохнула.
— Ну, во-первых, минус два зуба.
— Не зубы и были. А во вторых?
— А во-вторых… Как бы это прилично сказать?
— Скажи неприлично.
Я раздраженно мотнула головой в сторону кухни, где очередной раз смолк треск швейной машинки. Он пожал плечами. Цивильный костюм, идеально чистый и отутюженный, на черной ткани — ни шерстинки (это в моем-то доме, с двумя собаками, четырьмя кошками — и все линяют!), шевельнулся, словно сам по себе.
— Мать? Она сейчас уедет.
Тут же открылась дверь и появилась мать.
— Наталья, я — на дачу, вернусь завтра вечером, чтоб ночевала дома, и полей герани.
— Угу, — сказала я и нагло опрокинула стакан коньяка. Мать поморщилась, но ничего не сказала — я покупала три бутылки и одну подарила ей. Когда входная дверь щелкнула, закрываясь, он снова повернулся ко мне.
— Значит, поход к зубному. Так что же еще?
Я начала неторопливо выстраивать этажи. Он терпеливо слушал. Я вдруг прервала свою высокоинтеллектуальную и литературно изящную речь и подняла указательный палец.
— О. Поняла. Поняла, что не так.
— И что же?
Он говорил спокойно, но в глазах прыгали искорки смеха.
— Почему на тебя мои собаки не лают?
— Наверное, я им понравился.
— Врешь! — злорадно заявила я.
— Вру. Но речь сейчас не обо мне, а о тебе.
— Это почему это?
— Да вроде не я тут армянским коньяком в одиночестве надираюсь.
— О кей. Так на чем я остановилась?
— На интимной связи некоторых будильников с фонарными столбами, швабрами и напильниками.
— А перед тем?
— Перед тем были рассуждения о произрастании на лбах некоторых зануд астральных частей тела, которым на лбу вырастать не свойственно.
— Ладно, душу отвела. Теперь — по существу. Насчет общей хреновости, это я, конечно вру, на самом-то деле все чудесно. За исключением нескольких нюансов. Ну там, Ученик обосрал, работы нет, сердце не пашет, человек, которому я доверяла, оказался мудаком, человека, которого я чисто по-человечески люблю, собираются загнать в армию…
— Чисто по-человечески?
Я молчала. Он ждал.
— Ну не знаю я, не знаю. Слушай, ну чего тебе от меня надо?
— Это не мне от тебя. Это тебе от тебя надо.
— Сынок, ты гонишь, мама это я.
— Увы, ты не мама. Это я знаю совершенно точно.
— Издеваешься?
— Разумеется.
Он плеснул с стаканы коньяка на дав пальца.
— Пей. Думай. Смотри в себя. Что ты там видишь?