Еще с полминуты мы не двигались, потом она подняла голову, наши взгляды встретились.
– Это было дико, – произнесла она прерывающимся голосом. – Я думала, уже не смогу... Я занесу твой номер в список избранных, хорошо?
Я кивнул, чувствуя некоторую мужскую гордость.
– Давай. Это было клево.
– Спасибо!.. Ой, мне пора бежать.
Она не вырубила в знак дружбы веб-камеру, я видел, как быстро оделась, убрала все лишнее под стол, тетради и учебники запихнула в сумочку, деловая и вся уже университетская, мило улыбнулась в экран на прощанье и отрубила связь.
Я посидел чуть, переводя дух, кликнул на новостной телеканал, была обещана подборка о высоких технологиях, но передвинули, что ли, а идет видеоряд о пукающих женщинах. Вот они громко и вонюче пукают в людном магазине, вот в такси, вот на улице, вот в лифте, вот на свидании...
Интернет так и вовсе заполнен этими материалами, совсем недавно считавшимися крамольными. Сейчас – нет, я смотрю с вялым интересом, да и то лишь потому, что эти пукальщицы смущаются и время от времени дают основание улыбнуться, как вот эта, что торопливо размахивает букетом цветов, разгоняя вонь, или вон та красотка, что села в машину, смачно и с облегчением перднула и только потом обнаружила, что на заднем сиденье тихонько ждут ее интеллигентные и чопорные родители жениха...
Но эти видеоматериалы множатся, видеокамеры теперь у всех с того дня, как только появились навороченные мобильники, из-за массовости интерес к пукающим теряется быстро, и скоро надо будет переходить на тех, кто перднул и укакался. Да не просто укакался, а обильно, обильно, чтоб по ногам потекло.
Но и такое долго не продержится в рейтинге интересов нарушения запретности. Подумаешь, с каждым может случиться. А что дальше?
В человеке изначально борется стремление к свободе выражения чувств и к строжайшему контролю над этими чувствами. Не знаю, как и почему, специально не допытывался, да для меня и неважно. Объясняю тем, что Господь вдохнул душу в ком сырой глины, с тех пор, мол, и началась борьба плоти и духа.
Неважно, верно это или не верно, я о самой борьбе и о том, что победу одерживают по очереди. Ну, на смену оргиям Рима пришел аскетизм первых христиан, на смену аскетизму – политкорректность демократов, а это еще те оргии, на смену политкорректности приходит... то, чему еще нет названия и что накапливается в грозно сгущающихся тучах.
Интересная особенность нашей психики: хотим быть предельно свободными, в то же время нам больше симпатичны люди, что соблюдают строгие правила и запреты. Нам нравятся люди, что держат слово, что не ударят в спину или ниже пояса даже в реальном бою, которые не читают чужие письма, кто корректен и вежлив, кто не нарушает правила этикета, кто встает перед женщиной и открывает ей дверь...
Сейчас вот кульминация разгула и освобождения от всех норм. Мне страшно, потому что всеми фибрами чую ледяное дыхание Новых Пуритан. А так как никакая Римская империя и близко не сравнится в чувственном разгуле с нашим временем, то и нынешнее очищение будет великим. Намного более жестким и сокрушительным, чем приход христианства в роскошный античный мир.
Небо черно-синее, на западе небольшое фиолетовое зарево до самого края земли, а вот облака тихо скользят по хрусталю купола, странно белые, как будто днем. Правда, если днем слегка оранжевые, то сейчас подсвечены голубым, даже синим. Если запрокинуть голову и долго смотреть на них, то облака останавливаются, начинает двигаться луна, а тут уже можно досмотреться до того, что теряешь равновесие и позорно падаешь сам.
Когда облака закрывают луну, она будто огромным прыжком отдаляется в черноту и бездну космоса, такую бездну, что я стараюсь о ней не думать. Холодок ужаса пробирает до мозга костей, но все равно думаю и все равно представляю.
Я все еще торчал на балконе, когда задергался мобильник в нагрудном кармане. Я вытащил, на экране улыбающаяся морда Лариски.
– Привет! Не забыл, сегодня к Люше?!
– Опять? – спросил я. – Недавно были!
– Ну и что? – удивилась она. – У них очень мило. К тому же теперь у Василисы день рождения.
Я сказал с тоской:
– Лариска, а на фиг они тебе? Ты же артистка...
Она сказала таинственно:
– Позвонил Демьян, сказал, что придет...
– Это кто? – перепросил я.
– Забыл? Это тот бодрый толстячок, Люшин однокашник. Он в самом деле влиятельное лицо в концерне «Никель-проект».
– Которое оказывает спонсорскую помощь искусству, – вспомнил я. – Ага, понятно. А твоя цель – эту абстрактную помощь сделать более целенаправленной... Так?
– Так, – подтвердила она ликующе. – Ты ужасно милый и все схватываешь сразу! Он уже подтвердил, что да, перенацелит. Мне просто надо все по-быстрому закрепить.
– Тогда топай, – сказал я. – Работа – в первую очередь.
Она надула губки, вздохнула:
– Увы, он под домашним гнетом. Супруга у него ревнивая, представляешь, есть еще такие дуры! А развод для него будет крахом, он в некий опасный период записал на нее почти всю недвижимость и яхты.
– Понятно, – сказал я, – тебе нужно прикрытие?
– Славик, ты ужасно милый!
– Ладно, – сказал я с тоской. – Только паршиво, что к Люше...
Она удивилась:
– А тебе какая разница? Сейчас все – Люши!
– Ты просто чудо, – вздохнул я.
– Я знаю, милый.
Через полчаса я подкатил на такси к условленному месту, Лариска прыгнула в машину, а еще минут через двадцать мы остановились перед домом, где обитает Люша. Лариска счастливо взвизгнула: перед подъездом среди рядовых иномарок выделяется могучий бентли, диски девятнадцатидюймовые, дизайн – ультра, весь из себя, загадочный и могучий.
– Уже здесь, – шепнула жарко в ухо. – Хорошая примета.
– Еще бы, – буркнул я.
– Ты что, ревнуешь? – удивилась она.
– Не знаю, – ответил я, – но мне он не нравится.
– Мне тоже, – сообщила она, – но у него такие возможности!
– Да понимаю.