Неважно, верно это или не верно, я о самой борьбе и о том, что победу одерживают по очереди. Ну, на смену оргиям Рима пришел аскетизм первых христиан, на смену аскетизму – политкорректность демократов, а это еще те оргии, на смену политкорректности приходит… то, чему еще нет названия и что накапливается в грозно сгущающихся тучах.
Интересная особенность нашей психики: хотим быть предельно свободными, в то же время нам больше симпатичны люди, что соблюдают строгие правила и запреты. Нам нравятся люди, что держат слово, что не ударят в спину или ниже пояса даже в реальном бою, которые не читают чужие письма, кто корректен и вежлив, кто не нарушает правила этикета, кто встает перед женщиной и открывает ей дверь…
Сейчас вот кульминация разгула и освобождения от всех норм. Мне страшно, потому что всеми фибрами чую ледяное дыхание Новых Пуритан. А так как никакая Римская империя и близко не сравнится в чувственном разгуле с нашим временем, то и нынешнее очищение будет великим. Намного более жестким и сокрушительным, чем приход христианства в роскошный античный мир.
Небо черно-синее, на западе небольшое фиолетовое зарево до самого края земли, а вот облака тихо скользят по хрусталю купола, странно белые, как будто днем. Правда, если днем слегка оранжевые, то сейчас подсвечены голубым, даже синим. Если запрокинуть голову и долго смотреть на них, то облака останавливаются, начинает двигаться луна, а тут уже можно досмотреться до того, что теряешь равновесие и позорно падаешь сам.
Когда облака закрывают луну, она будто огромным прыжком отдаляется в черноту и бездну космоса, такую бездну, что я стараюсь о ней не думать. Холодок ужаса пробирает до мозга костей, но все равно думаю и все равно представляю.
Я все еще торчал на балконе, когда задергался мобильник в нагрудном кармане. Я вытащил, на экране улыбающаяся морда Лариски.
– Привет! Не забыл, сегодня к Люше?!
– Опять? – спросил я. – Недавно были!
– Ну и что? – удивилась она. – У них очень мило. К тому же теперь у Василисы день рождения.
Я сказал с тоской:
– Лариска, а на фиг они тебе? Ты же артистка…
Она сказала таинственно:
– Позвонил Демьян, сказал, что придет…
– Это кто? – перепросил я.
– Забыл? Это тот бодрый толстячок, Люшин однокашник. Он в самом деле влиятельное лицо в концерне «Никель-проект».
– Которое оказывает спонсорскую помощь искусству, – вспомнил я. – Ага, понятно. А твоя цель – эту абстрактную помощь сделать более целенаправленной… Так?
– Так, – подтвердила она ликующе. – Ты ужасно милый и все схватываешь сразу! Он уже подтвердил, что да, перенацелит. Мне просто надо все по-быстрому закрепить.
– Тогда топай, – сказал я. – Работа – в первую очередь.
Она надула губки, вздохнула:
– Увы, он под домашним гнетом. Супруга у него ревнивая, представляешь, есть еще такие дуры! А развод для него будет крахом, он в некий опасный период записал на нее почти всю недвижимость и яхты.
– Понятно, – сказал я, – тебе нужно прикрытие?
– Славик, ты ужасно милый!
– Ладно, – сказал я с тоской. – Только паршиво, что к Люше…
Она удивилась:
– А тебе какая разница? Сейчас все – Люши!
– Ты просто чудо, – вздохнул я.
– Я знаю, милый.
Через полчаса я подкатил на такси к условленному месту, Лариска прыгнула в машину, а еще минут через двадцать мы остановились перед домом, где обитает Люша. Лариска счастливо взвизгнула: перед подъездом среди рядовых иномарок выделяется могучий бентли, диски девятнадцатидюймовые, дизайн – ультра, весь из себя, загадочный и могучий.
– Уже здесь, – шепнула жарко в ухо. – Хорошая примета.
– Еще бы, – буркнул я.
– Ты что, ревнуешь? – удивилась она.
– Не знаю, – ответил я, – но мне он не нравится.
– Мне тоже, – сообщила она, – но у него такие возможности!
– Да понимаю.
– Ты ужасно милый! Ты знаешь?
Лифт поднял на площадку, Люша встречал широкими объятиями. Меня вжало в его широкую подушечную грудь, а когда я освободился и смог дышать, подумал тоскливо: да что я, как говно в проруби, качаюсь на волнах, а волны хоть бы от цунами, а то либо от Лариски, либо от Люши, либо от говняной работы.
В большой комнате, как обычно, женщины накрывают огромный стол, с кухни шипение поджариваемого мяса, шкварчание, лязг и звон, озабоченно-радостные голоса.
В прихожей встретила Василиса, колыхая мясами, расцеловалась. Мы поздравили и вручили подарки, купленные по дороге, главное – внимание, Лариску сразу же жадно и чувственно перехватил Демьян, Люшин однокашник. Она бросила на меня победный взгляд, потащил ее по лестнице на второй этаж.
Мужчины обменялись со мной крепкими рукопожатиями, только Константин сунул для приветствия ладонь не по-мужски вялую, словно не вкладывает в этот жест ритуальный смысл.
– Ну что, пойдем жрать?
– Я думал, вы тут и без нас, – ответил я, – успели…
Он отмахнулся:
– Да жрем, жрем…
– И как?
– Скоро догоним Люшу.
– Благородная цель, – признал я. – Правда, других, к счастью, нет.
– Как нет? А трахаться?
– Да, еще трахаться…
Он многозначительно воздел палец.
– Нет, трахаться важнее. Во всяком случае, траханье рекламируют, а чревоугодие осуждают. Правда, мягенько, мягенько… Чтоб не вредить экономике.
– Главное, – согласился я, – поговорить. А поговорить – это вроде бы уже сделать.
– Поговорить мы любим, – согласился он.
– На любом уровне, – сказал я намекающе.
– А что делать? – спросил он. – Весь мир из таких вот компашек…
Мы посмотрели друг на друга понимающе, но из большой комнаты раздался голос именинницы, призывающей за стол, и мы, одновременно вздохнув, обреченно потащились на зов.
В передней еще звонок, мы оба, не сговариваясь, повернулись к двери. Явился Барабин Леша, старый друг, красномордый, веселый и жизнерадостный, с ходу облапил нас, поздравил с великим событием.
– Каким? – спросил я.
Он удивился:
– Ну вы совсем темные!.. «Спартак» на поле «Маджестика» вдул ему два безответных!
– Ух ты, – дежурно удивился Константин. – Это немало…
– Немало? – завопил Барабин. – Да это разгром! Такое удалось только «Грассхопперу» восемнадцать лет назад, да и то на своем поле!.. Когда у них играл сам Гангрем, перешедший к ним из «Сэлтика»…
Константин и я кивали, соглашались. Барабин – фанат футбола, знает все о своей любимой команде, собирает ее значки, фото, обклеивает ими стены, от зарплаты отщипывает весь год, чтобы собрать денег на чемпионат. А уж там отрывается в группе поддержки: раскрашивает лицо цветами команды, увлеченно скандирует с трибуны лозунги, а после матчей устраивает драки с идиотами, что осмелились болеть за команду соперников.
Полгода тому его выбрали капитаном группы поддержки, некая финансовая компания выделила около миллиона долларов, и ошалевший Барабин, что раньше все делал на энтузиазме, развернул бурную деятельность: закупал флажки, форму, краски, заказывал плакаты и транспаранты, нанял двух спортивных инструкторов. Те учили сот пять болельщиков одновременно вскидывать руки и скандировать лозунги: «Спартак» – мясо!», «Динамо» – козлы!», «ЦСКА» – кони!»
Я как-то увидел их тренировку и был впечатлен. Это же какие деньги вбрасываются на такое «нужное» дело, а наука с голоду стены грызет, профессора чуть ли не грузчиками нанимаются подрабатывать, а тут – миллион получите! На что? А просто так, чтобы болельщикам веселее было и чтоб громче орали!
Барабин тогда попытался и меня втянуть хотя бы в подготовку болельщиков, если уж отказываюсь ездить вслед за любимой командой и бесноваться на трибунах, выкрикивая оскорбления в адрес болеющих за команду соперников, а также вступать с ними врукопашную при первом же соприкосновении.
Вообще Барабин с его неистощимой энергией самое то, что может организовать любую группу поддержки: хоть на выборах президента, хоть по его свержению, хоть в защиту пингвинов Антарктиды.