— И сделай, наконец, маникюр! — велела мама. — Скажи, ты что, грызешь кожу вокруг ногтей, да? Ты разве не знаешь, что этого делать нельзя!
«Мама, я буду грызть, что и когда мне вздумается, и я ни за что не надену этот унылый брючный костюм!» Именно так мне хотелось сказать, глядя прямо в глаза своей матери. Но я не смогла этого сделать.
Вот почему, оказавшись у Чарли дома, я вся кипела от ярости.
— Должна же я хоть раз в жизни ей возразить, — причитала я. — Но когда она вот так стоит передо мной, у меня все слова из головы вылетают и ноги подкашиваются. Может быть, завтра я и напялю этот бежевый мешок на себя и буду потом страдать.
— Эй, куда подевалась наша маленькая революционерка? — спросила Чарли. — Герри, которая послала эти взбудоражившие всех предсмертные письма? Герри, которая закадрила самого красивого дантиста в городе, а теперь держит его на расстоянии вытянутой руки, заставляя изнывать от желания? Герри, которая так легко разобралась с серией вампирских романов? Герри, которая поменяла замок в своей новой квартире?
— Ты имеешь в виду ту Герри, которая завтра совершенно спокойно появится на серебряной свадьбе тети Алексы в роскошном красном платье?
— Да, именно эту Герри, — улыбнулась Чарли. — Давай-ка ее скорее сюда, а Герри-мямлю задвинь подальше. Выше голову! Живот втянуть! Грудь вперед! Кулаки вверх!
— Хорошо. — Я схватила телефонную трубку и даже не дала маме как следует сказать: «Я слушаю». — Мама, спасибо за помощь, но я все-таки надену красное платье.
— Не говори глупостей, Ригелу, — остудила мама мой пыл. — Завтра рано утром они доставят брючный костюм меньшего размера, и отец завезет его.
— Но я…
— Это тебе от меня подарок. Нет-нет, не благодари, на то и существуют на свете матери. О, у меня звонок на другой линии, это наверняка Эвелин, представляешь, она пыталась у меня за спиной договориться с твоим отцом об арендной плате за твою старую квартиру. Невероятно корыстный и жадный человек. Мне пришлось объяснить твоему отцу, что эта благочестивая тихоня, моя сестра, настоящая простату… Простушка. Ну, все мне нужно бежать.
Чарли подняла руку с вытянутым большим пальцем вверх.
— Вот видишь, все-таки ты смогла, — торжественно произнесла она.
— Когда я завтра надену красное платье, мне нужно будет, как минимум за час до выхода из дому начать напиваться, — заметила я. — А может, мне просто залить в уши воск, как моряки Одиссея при встрече с сиренами? Тогда я не услышу, как мои родственники оскорбляют меня, и смогу все время расслабленно улыбаться.
— Ах, Герри, просто оставайся дома, закинь ноги на диван и посмотри со мной DVD, — предложила Чарли.
— Но это будет как-то не очень революционно.
— Это будет тихая революция. Я думаю, такое вполне можно себе позволить.
Привет Герри!
Мама говорит, что мы должны тебе написать что мы рады что ты себя не убила и что мы тебя любим.
Но мы думаем это очень плохо с твоей стороны завещать все хорошие вещи Хизоле а не нам. Если еще раз захочишь себя убить пажалуста будь справедлива. Ты можешь отдать Хизоле ожерелье но мы хотим ноутбук и айпод и немного денег чтобы купить еще адин айпод веть мы близнецы и нам все нужно па два.
С наилучшими пожеланиями любящий тебя Арсениус и любящий тебя твой кресник Хабакук.
Р.S. Тиливизор мы тоже с удовольствием возьмем если он больше никаму не нужен.
17
Могу с гордостью сказать, что мне не пришлось напиваться для того, чтобы заявиться на семейное торжество в красном платье. Абсолютно трезвая, с блестящей красной помадой на губах и уложенными волосами (я уложила их круглой щеткой, но так, что сзади этого не было видно), свой образ я завершила сногсшибательными красными босоножками с бабочками. Также, будучи абсолютно трезвой, я выслушала комплименты Ульриха и Чарли, будучи абсолютно трезвой, ушла из их квартиры и абсолютно трезвая явилась в «Лексингтон — Пять времен года». Но тут я сразу пожалела, что проявила такую смелость, черт бы меня подрал, и не заглотила-таки перед выходом пару рюмок водки.
— Смотри, Генрих, это Герри! — крикнула моя двоюродная бабушка Элсбет как раз в тот момент, когда я уже вошла в фойе, но еще не успела спрятаться за огромным фонтаном. — Герри, у которой на совести фамильный мейсенский фарфор и которая на прошлой неделе хотела покончить с собой.
Наверное, излишне будет говорить, что после этого замечания посмотрел на меня не только мой двоюродный дедушка Генрих.