— За форму спасибо. — Сумарокова кивнула, глядя куда-то вдаль. — А по заборам я с детства не лазаю. Зря вы на меня думаете.
— Работа у меня такая дурная. Приходится всех и во всем подозревать.
— Зачем я стала бы убивать Иру? Какой в этом смысл?
Матвею вдруг показалось, что женщина говорит не с ним, а с кем-то другим.
— Мне тоже кажется, что никакого, — проговорил он. — Ира, конечно, девушка симпатичная, но с вами, Елена Евгеньевна, никакого сравнения. Если у вас с Романом… непростые отношения, то он не стал бы размениваться на такую мелочь. А если Зеленин вдруг и сделал бы это, то вы уж точно не стали бы мстить Ире.
Сумарокова метнула на него удивленный, полный благодарности взгляд, и только после этого Матвей в полной мере осознал то, что ей наговорил. Он не должен был озвучивать свои мысли, но раз уж это произошло, то нужно сделать вид, что для него эти слова не стали неожиданностью.
— Вы так думаете?
— Я почти в этом уверен, но обязан подозревать вас. Уж извините великодушно.
— Значит, видеозапись — не алиби? — спросила она тоном, с которым люди обычно обращаются за советом.
— При определенных условиях.
— Мертвые зоны, да?
— Их еще надо выявить. Если они есть, то нужно будет осмотреть забор в тех местах, которые не попадают в зону наблюдения. Пока экспертиза скажет свое слово, много воды утечет. Дождевой. Она может смыть следы, если они есть. А если нет, то и не докажешь, что их не было.
— Значит, я правильно поступила, — из глубины раздумья сказала она и кивнула.
— В чем правильно? — спросил Матвей.
Елена Евгеньевна вздрогнула, будто опомнилась, растерянно посмотрела на него и проговорила:
— Да это я так, о своем.
— Я похож на стажера, не имеющего никакого опыта? — Он удивленно повел бровью.
— При чем здесь это?
— Я же вижу, что у вас имеются большие проблемы. Они связаны с убийством вашей домработницы.
— Думаю, вам уже пора. — Женщина поднялась со своего места.
Но Матвей даже не шелохнулся и сказал:
— Мне уже пора, но я все-таки задам вам еще один вопрос.
Какое-то время Сумарокова хмурила брови, глядя на него, затем вернулась на место и согласилась:
— Хорошо, но только один.
— Где ваши телохранители?
— Почему вы об этом спрашиваете?! — Внешне она осталась спокойной, но внутри что-то дрогнуло.
Похоже, Матвей задел ее за живое.
— Раньше у вас было только два телохранителя, потом их стало четверо. Сегодня вы отправились на работу с двумя, не считая водителей…
— Я не понимаю, какое это имеет отношение к делу? — перебила его женщина.
— Но ведь так все и было?
— Допустим, но почему вы спрашиваете?
— У вас возникли проблемы, вы наняли дополнительную охрану, а сегодня вернулись домой только с парой водителей и уже отпустили их. С вами остался только Зеленин. Вдобавок мы разговариваем с вами здесь, во дворе, и вас ничто не пугает.
— А что может меня пугать в собственном дворе?
— Мало ли! Если вы опасались за свою жизнь, значит, за вами, допустим, мог охотиться снайпер. — Матвей многозначительно повел взглядом в сторону высокого дома, который стоял напротив, через улицу.
Здание уже под крышей, но в нем еще никто не жил. С чердака открывался отличный вид на двор, в который вышла Елена Евгеньевна. Расстояние такое, что и без оптического прицела можно обойтись.
— Я не опасалась за свою жизнь. — Сумарокова в легком замешательстве покачала головой.
— А как же телохранители, машина сопровождения?
— Я имею право подчеркнуть свой статус?
— Сегодня вы отказались от него?
— Нет, только неоправданных дорогостоящих излишеств.
— И правильно поступили, — заявил Матвей. — Только мне пока не понятно, почему вы это сделали. Неужели благодаря этому вас не уличат в убийстве?
Какое-то время Сумарокова напряженно смотрела на него.
Казалось, еще немного, и она в муках родит какое-то важное признание, но женщина сказала совершенно другое:
— Я вас больше не задерживаю.
Она снова поднялась со своего места, но Матвей и не думал уходить. Он понимал, что эту женщину терзало беспокойство. Она чувствовала за собой вину. Эти ее демарши были вызваны не уверенностью в себе, а, напротив, бессилием. Вчера Сумарокова возмущалась, грозила Лазареву прокурорскими карами, но ведь официальная жалоба от нее так и не поступила.
— Меня интересует личная жизнь Ирины Белозеровой, — быстро, четко и сухо проговорил он.