Теперь его голос действительно заставлял холодок пробегать по телу. И тем не менее я не отстранилась от Монтенегро ни на сантиметр, продолжая вслушиваться в этот испанский акцент.
— Никакой ебучей мести, nena. Забудь о ней блять. Мою горячо любимую сестричку я лично отправил к праотцам, а потому больше тебя в той жизни ни черта не держит. Ни черта, ты поняла меня, Мария?
Получив мой судорожный кивок, Ваас остался более, чем доволен — его дыхание вновь стало размеренным, а забинтованные пальцы перестали так сильно сжимать мои волосы на затылке. На миг коснувшись губами моего виска, мужчина вновь устроил подбородок на моей макушке, задумываясь о чем-то своем. Мои слезы давно высохли, я успокоилась и теперь обдумывала все сказанное пиратом, продолжая прижиматься к нему всем телом.
Думала о Цитре и о том, что мог чувствовать Ваас, когда лишал жизни собственную сестру. Да, циничную, да, жадную до власти, да, нелюбящую, но все же сестру. Ведь не зря же все эти годы главарь пиратов ни на шаг не подпускал своих людей к храму — что мешало Ваасу столько лет решиться на то, что он совершил за одну чертову ночь? Это наталкивало на мысль, что Ваас так и не смог по-настоящему отпустить прошлое… До сегодняшнего дня.
Хотя голос пирата и был таким равнодушным и холодным, когда он рассказал мне об убийстве Цитры, но его взгляд, тот потерянный и пустой взгляд, с каким он вошел в эту комнату, говорил об обратном. И что я точно знала, так это то, что Ваас никогда не расскажет мне, что случилось между ними с сестрой там, в храме. Никогда не расскажет, о чем они говорили и как долго. Никогда не расскажет, как лишал ее жизни, не расскажет, что чувствовала она и что чувствовал он сам в тот момент. Эта тайна навсегда уйдет вместе с ними.
Так будет правильно…
— Я не хочу потерять тебя… — прошептала я и услышала в ответ лишь тихий смешок Монтенегро.
***
Сведение татау оказалось, пожалуй, самым что ни на есть адовым моментом за всю мою жизнь. Никогда я не испытывала такой сильной боли, и никогда эта боль не длилась настолько долго, буквально выворачивая меня наизнанку и заставляя стонать от отчаянья сквозь стиснутые зубы…
Монтенегро не собирался церемониться со мной. Его не волновал плохо скрытый животный страх в моих глазах, не ебали мои просьбы не сжимать так сильно мое предплечье, когда через пару дней главарь пиратов молча выудил меня из своей комнаты и грубо потащил за собой в неизвестном направлении. И хотя я сама дала свое (нахер не сдавшееся пирату) согласие на сведение татуировки, меня все равно трясло при мысли о том, каким образом все это дело должно проходить. В голове эхом припоминались слова Вааса, который рассказывал мне об отсутствии здесь какой-никакой анестезии, помимо наркотиков, и о том, что сводить все это дело придется проверенным «дедовским» методом — гребаной щелочью.
До последнего я молилась всем известным богам, чтобы это оказалось очередной плохой шуткой пирата, но все мои надежды рухнули, когда я поняла, куда он привел меня — в ту самую пыточную ублюдка Антонио, чью тушу давно растерзали плотоядные акулы. Ничего здесь не изменилось: все тот же темный подвал с единственной почти что перегоревшей лампочкой и всяким хламом.
Ваас толкнул меня на диван, на котором, казалось, еще не так давно срывал с меня одежду, а потом оставил на растерзание тому больному ублюдку… Я внимательно следила за каждым движением пирата — пройдя в глубь комнаты, он принялся рыться в железном шкафчике, пока не выудил из него бутылек с какой-то прозрачной жидкостью.
— Будет больно, принцесса, — как бы между делом бросил пират из дальнего конца комнаты, продолжая рыться в шкафу.
— Обнадеживающе, — хмыкнула я в ответ.
Я с замиранием сердца смотрела на то, как в его руках появляется кусок оборванной ткани, который, вероятно, должен был послужить в роли моего кляпа. До последнего я строила из себя неприступную особу. Бывшего, мать его, воина ракъят, в конце-концов…
Но мое тело предательски вздрогнуло, стоило Ваасу рухнуть на диван рядом со мной.
— Давай сюда свою нежную ручку, принцесса, — усмехнулся главарь пиратов, наблюдая за тем, как в плохо скрытой панике бегают мои голубые глаза.
Я никак не отреагировала, продолжив буравить взглядом обшарпанную стену — тогда мое запястье резко оказалось в цепкой хватке мужчины, который не был намерен ждать.
— Хотя бы скажи, что меня ждет! — на рваном выдохе бросила я и вздрогнула, устремляя на мужчину взгляд брошенного щенка.
— А ты недолго продержалась, amiga, — усмехнулся пират, блестя азартом в глазах. — Я был уверен, что ты начнешь визжать не раньше, чем мы приступим к делу. Куда же от моей принцессы съебалась эта ее бесячая гордость, а?
— Пошел бы ты, Монтенегро, знаешь куда? — раздраженно прошипела я.
Мне было не до его гребаных издевок.
— Просто скажи уже, на что эта хрень похожа, а потом заткнись и приступай к делу.
— Окей, принцесса, не кипятись, — на отвали бросил Ваас, продолжая нагло ухмыляться мне в лицо.
Как же бесит.
— Щелочь, — продолжил он, слегка взболтнув бутылек с жидкостью перед моим лицом, на что вновь получил мой озлобленный взгляд. — Я не химик, amiga, не ебу, что за формула. Но точно знаю одно, моя дорогая — эта херь жжет покруче долбанного розжига, разъедает кожу. Она и следа не оставит от этой хуйни, — пират кивнул на татау. — Но ты не ссы, принцесса. Я знаю, что это такое: сам проверил, и, как видишь, все еще жив и здоров.
— К сожалению… — сухо бросила я, отвернувшись.
— Не язви, pequeña perra*, — ответил Ваас.
Резким движением он вытащил пробку из ампулы, после чего мое запястье оказалось прижатым к поверхности стола. Пират кивнул на кусок рваной ткани, лежащий на столе.
— Зажми между зубами. Иначе поломаешь нахер.
Я взяла кляп, неуверенно поднося его ко рту и попутно следя за траекторией руки главаря пиратов. Он уже поднес бутылек к той части моей руки, где находилась лучевая кость, но я остановила его.
— Даже на руки ничего не наденешь? — как бы между делом хмыкнула я, нервно прикусывая губу. — А если обожжешься?
— НАСРАТЬ, MARY! Хватит оттягивать время! — рявкнул Ваас, бросая на меня испепеляющий взгляд.
Я прикусила язык.
— А теперь будь хорошей девочкой, заткнись уже и потерпи немного ради папочки, окей? — обманчиво ласково процедил пират без доли улыбки и вдруг сжал мое запястье до хруста, без раздумий переворачивая ампулу.
Когда капля щелочи упала на мою руку, я не сразу поняла это, однако уже спустя несколько секунд почувствовала, как жидкость жжет кожу. Я сдавленно прошипела в кляп, что есть силы сжав в кулак разорванную обивку дивана. Не дав мне толком свыкнуться с жжением (если к такой боли вообще возможно привыкнуть), Ваас продолжил выливать по капле из ампулы на все участки моей руки, где было выведено татау. К тому времени, как ядовитая жидкость касалась поверхности еще здоровой кожи, предыдущая капля уже разъедала ее внутренности, от чего боль не только не притуплялась, но еще и становилась в разы сильнее…
Вскоре, как и обещал Ваас, щелочь пробралась в глубокие и наиболее чувствительные подкожные слои — никогда прежде я не испытывала подобной боли. По инерции я одернула обожженную руку, но, разумеется, вполне ожидавший этого главарь пиратов не позволил мне вырваться, вцепившись в мое запястье мертвой хваткой. Он не задумываясь продолжал эту пытку, равнодушно слушая, как я кричу в кляп, согнувшись в три погибели прямо возле него. А может, он вообще нихера не слышал в тот момент: его внимательный взгляд был прикован исключительно к гребаному рисунку на моей руке, который медленно терял свой цвет и очертания, превращаясь в покрасневший, обожженный слой кожи…