— Не нужна мне твоя гребаная помощь, Арэс… — процедила я, вглядываясь в черты лица напротив, и собиралась уйти, но меня остановил его голос.
— Хорошо. Я… Я все понимаю, Маш. Обещаю, больше ты меня не увидишь. Но тогда послушай то, что я хочу тебе сказать в нашу последнюю встречу, — сделав шаг мне навстречу, произнес Арэс.
Чуть погодя, я все же неуверенно кивнула, поднимая на парня нечитаемый взгляд.
— Знаю, ты расстроена и не хочешь ничего слышать… — сказал пират, и его голос приобрел серьезность и даже некое наставление. — Но человек, который сделал с тобой это…
Он бросил суровый взгляд на мою руку, сквозь тонкий бинтовый слой которой прослеживались незажившие ожоги.
— …Тебя не любит.
Этот взгляд. Этот взгляд о многом говорил. Этот взгляд упрекал в том, что я поступаю неправильно. В том, что я слишком наивна. Этот взгляд сожалел о том, что его обладатель не в силах справиться с главарем пиратов и занять его место рядом со мной, не в силах защитить меня от его гнева. Этот взгляд сожалел о том, что однажды мы не встретились совершенно при других обстоятельствах…
И я понимала этот взгляд.
— Я знаю, Арэс. Представь себе, я знаю… — грустно усмехнулась я, поднимая глаза на парня и кивая своим мыслям. — Вот только не тебе мне об этом говорить. И уж точно не тебе обвинять его в этом…
Бросив продолжительный, разочарованный взгляд на парня, я отступила и направилась прочь.
И было бессмысленно пытаться навсегда стереть из своей памяти черты лица этого, когда-то близкого мне человека, которого я видела в последний раз…
***
«Их больше нет. Их нельзя вспоминать. Их нельзя называть. Их нужно забыть и начать жить заново, твою мать!»
Лица — холодные, окровавленные, искривленные в немой истерике — появлялись почти каждую ночь. Я видела черты каждого из них, чувствовала холод, исходящий от их бледных тел, заглядывала в глаза, полные страха перед неизбежной смертью. Я запомнила их такими, какими видела в последний момент их жизни, и уже не могла забыть. Каждую ночь я слышала их протяжные голоса, их истерические крики, в сотню раз произносящие мое имя, кто с мольбой о спасении, кто с осуждением и горячей ненавистью. И каждую ночь я снова и снова беспомощно наблюдала, как холодные лезвия проводят по их горлу и как горячая кровь медленно окрашивает молодые лица…
Уже по традиции я подскочила посреди ночи, садясь на кровати и пытаясь отдышаться. Холодный воздух, идущий со стороны разбитого окна, медленно возвращал меня в реальность, позволяя вдохнуть полной грудью.
«Это кошмар… Это всего лишь очередной кошмар, Маша…»
В попытках успокоиться, я судорожно забегала глазами по темной комнате главаря пиратов, вглядываясь в каждый угол, в каждую вещь на пыльном столе, в каждую складочку на белой простыне… Ваас спал рядом. Не знаю, когда он успел припереться после «веселой» ночи. Хотя желанием видеть его после произошедшего в баре я не горела, все же мне стало немного легче и страх отступил — запустив пальцы в волосы, я тяжело вздохнула. От подскочившего адреналина мое сердце до сих пор бешено билось, буквально отдавая в ушные раковины.
«Как прекратить это? Как прекратить это все, черт возьми?! Боже…» — в отчаянье размышляла я, пытаясь совладать с подступившим к горлу комом и не расплакаться прямо посреди ночи.
— Тс-с-с, принцесса…
Я почувствовала теплую руку на своем плече, когда сквозь ночную тишину раздался сонный, слегка охрипший голос проснувшегося Вааса.
— Тихо-тихо. Иди сюда, bonita…
Без лишних вопросов мужчина потянул меня за собой обратно на кровать. Мои ночные кошмары, связанные с тяжелыми воспоминаниями о смерти друзей, стали обыденностью, и если не для меня, то для пирата точно. Его не волновали мои чувства, не волновал мой непроходимый страх, не волновало мое состояние — пират всего лишь взял на себя задачу как можно быстрее успокоить меня, уложив спать, лишь бы не ныла под боком. И все же это был край той заботы, которую Ваас мог из себя выдавить — хотя бы за это я была благодарна ему…
Но только не в эту ночь. Будучи далеко не отходчивой, за какие-то два-три часа я нисколько не успокоилась, и изнутри меня все еще жгла сильная обида на пирата. И хотя Ваас, судя по голосу, уже успел проспаться и был вполне себе трезв, я все еще не желала ни видеть его, ни слышать. И имела на то весомые основания…
— Не трогай… — устало бросила я, отталкивая его руку и собираясь отсесть подальше. — Ваас отпусти, — чуть громче добавила я.
Но, разумеется, пират не собирался ни о чем меня спрашивать, ему не требовалось мое разрешение.
— Иди сюда, — приказал он.
Даже несмотря на его сонный голос, в нем слышалась привычная угроза. Дабы не злить пирата, я послушно легла рядом, но развернулась к нему спиной. Он прекрасно знал и помнил, как мне нравилось добиваться максимально интимного контакта с ним. Как я любила класть голову на его плечо, как любила чувствовать во сне его размеренное дыхание или касаться губами его губ, но последнее было возможно только при условии, когда Ваас был уж в слишком хорошем настроении…
Было наивно думать, что такой холодный жест с моей стороны заставит пирата задуматься над тем, как он поступил со мной, если он вообще заметил его или хоть как-то расценил. Но все же это было единственным знаком протеста, который я могла осуществить в тот момент…
Накрыв нас по пояс одеялом, Ваас перекинул руку через мою талию, притягивая меня к себе. Ночной холод для меня быстро сменился жаром от чужого тела. Главарь пиратов зарылся носом в мои волосы, но даже так я умудрилась учувствовать терпкий запах невыветревшегося алкоголя. Спустя какие-то пару минут пират уже пребывал в царстве Морфея, тихо посапывая в мою шею. Я же еще долго не могла уснуть, так как в голову лезли самые разные и дурные мысли…
И все же я не могла не признать, что рядом с ним все ночные кошмары становились незначительной мелочью.
Как в хорошем смысле, так и в плохом…
***
Два месяца спустя
Мы всегда были у себя одни и всегда будем. Никому нет дела до нас, как бы мы не хотели верить в обратное. Когда-нибудь, в самый ответственный, кульминационный момент мы останемся одни, совсем одни — только мы будем в силах защитить себя и только нам это, по сути, будет и нужно. Наша жизнь, наши тела, наши души с рождения и до самой смерти принадлежат только нам, и ответственность за них возложена только на нас…
У меня теперь не было даже этого. Ваас забрал все, что хотел. Он ничего не оставил. Моя жизнь всецело принадлежала ему: каждое мое слово, каждый мой шаг, каждая мысль — ничего не имело значения, если с этим не был согласен Ваас. Сколько бы я ни боролась, сколько бы не пыталась избавиться от этого безумия — Ваас не позволял мне этого сделать, не отпускал. Любой мой протест стал прямым путем к моей могиле.
А я привыкла.
Я привыкла, что меня ломают. Привыкла видеть в его глазах равнодушие, холодность. Привыкла отдавать всю себя, но не получать ни черта в ответ.
Время шло, и шло оно мучительно медленно. Каждый день стал похож на предыдущий. Не было того обещанного веселья, не было той искушительной безнаказанности, не было той настоящей жизни, которую предполагал этот остров. Не было того опьяняющего чувства опасности, когда ты находишься буквально на волоске от смерти и тебе это приносит кайф покруче, чем гребаная наркота. Не было больше холодного металла в руках, не было спирающего дыхание азарта в крови, когда ты стреляешь в своего врага… Нет, ничего этого больше не было. Потому что Ваас все забрал, все…
И ведь я привыкла.
Привыкла проводить дни в четырех душных стенах, не выходить на улицу. Привыкла к одиночеству и бесконечному ожиданию. Привыкла получать по лицу за малейший проступок и очередную попытку выйти за пределы этого чертового лагеря. Привыкла к тому, что моя мнимая свобода ни черта не существовала в действительности.
Как там эта херь называется? «Конфетно-букетный»? Так вот он закончился, и закончился, даже не начавшись.