Нет, в очередной раз оставлять на мне синяки, чтобы отыграться за все, что уже успело выбесить его за этот день, было бы слишком скучно. Эта идея уже не привлекала мужчину, не приносила таких желанных эмоций, которые он так жаждал получить под гребаной дурью.
Нет, теперь Ваасу было нужно совсем другое…
— Боишься меня, Mary? — оперевшись одной рукой о стену, спросил главарь пиратов.
Он прекрасно знал ответ на этот вопрос, а потому с его губ так и не исчезла эта легкая, но не менее маниакальная ухмылка.
— Нет, — все, что я сумела из себя выдавить, не отводя сурового взгляда от лица Монтенегро.
Вот только ком, вставший в моем горле, заставил меня нервно сглотнуть, что не укрылось от внимания пирата.
— Mary, Mary, Mary… — разочарованно произнес Ваас, качнув головой. — Ты же знаешь… Я НЕНАВИЖУ, КОГДА МЕНЯ ПРИНИМАЮТ ЗА ИДИОТА! — рявкнул пират, и его рука мертвой хваткой вцепилась в мое предплечье.
— НЕ ТРОГАЙ! ОТОЙДИ ОТ МЕНЯ! — в панике закричала я, когда мужчина грубо развернул меня к себе спиной, вновь прижимая к стене.
Когда его горячий торс коснулся моей спины, я принялась судорожно вырываться из его лап, выкрикивая ругательства одно за другим, пока мужчина с раздраженным рыком не вцепился в мои волосы, намотав их на свой кулак и резко натягивая на себя, чем вызвал мое сдавленное шипение и протестующий удар кулаком по стене.
— Нехорошо ты стала вести себя, принцесса… Что скажешь, а? — озлобленно процедил пират мне на ухо, но с его губ так и не сошла эта безумная улыбка. — Сначала пыталась выйти за пределы моего лагеря, куда я тебе, сука, ясным языком сказал не лезть блять. Теперь виляешь своей аппетитной задницей перед моими людьми… Что, соскучилась по члену, mi querida? А? Разве я так давно тебя трахал, чтобы ты вела себя, как последняя блядь? И что же прикажешь папочке с тобой делать, м?
Уже в следующий миг я почувствовала его грубые пальцы, приподнимающие край полотенца и касающиеся моей ягодицы — меня прошибло, словно током. До этого мне приходилось многое сносить от Монтенегро, однако до сексуального насилия надо мной он никогда не опускался. Ваас никогда не брал меня без моей воли: каждый такой гребаный раз ему каким-то чудом удавалось раскрепощать меня, заставлять саму желать его и не противиться…
Но только не в тот день: обдолбанный главарь пиратов не только не возбуждал меня, но и отталкивал, и причиной тому был вполне себе обоснованный животный страх и отвращение. А еще тяжелые воспоминания — воспоминания о чертовом ублюдке Оливере, и о том, как эти грубые мужские руки по-хозяйски бродили по моему телу, в то время как сама я в истерике молила его остановиться, будучи так же прижата к стене. И самым убийственным для меня было то, что затуманенный взгляд Вааса в тот момент ничуть не отличался от взгляда этого конченого урода…
— Прошу, не надо! Ваас, не делай этого, я прошу тебя! ТВОЮ МАТЬ, Я НИ В ЧЕМ НЕ ВИНОВАТА!
Слезы сами собой наполнили мои глаза, но пирату на это было глубоко наплевать — его горячее неровное дыхание коснулось моей шеи, а рука уже вцепилась в край полотенца. Ваас сорвал его без лишних слов, отбрасывая в сторону, и теперь ничто не мешало его рукам бродить по моему телу.
— Пора напомнить моей бунтарке, кому эта сучка принадлежит, а? — раздался над ухом довольный голос Вааса, который продолжал удерживать меня за волосы и теперь свободной рукой расстегивал ремень на своих штанах. — Радуйся блять. Я знаю, как ты истосковалась по моему члену, принцесса.
— Нет, остановись! — я попыталась оттолкнуть пирата спиной, но в ответ получила лишь злорадную усмешку и сильный шлепок по ягодице.
Ваас насильно раздвинул мои ноги коленом и резко вошел меня — острая боль пронзила мое неподготовленное, напряженное тело, от чего я не смогла сдержать вскрик. На глазах невольно выступили слезы. Пират наконец оставил мои волосы в покое, отпустив их и припечатав меня к стене — его движения были резкими, грубыми и быстрыми. Ваас довольствовался каждым моим сдавленным стороном от боли, не забывая оставлять на моей шее новые и новые отметины.
Да, в тот момент его обкуренный мозг возбуждало не столько мое тело, сколько вид моего подчинения, моей принадлежности ему — его горячее, сбившееся от нахлынувшего удовольствия дыхание опаляло мое ухо, заставляя меня чувствовать себя еще более униженно и беспомощно…
— Хватит… Мне больно… Ваас, пожалуйста! — жалобно умоляла я.
Но мужчина равнодушно воспринимал мои слезы, как что-то обыденное. Что-то, что он ежедневно выслушивал от сотни таких же беспомощных пленников. И новый сильный шлепок по ягодице, приказывающий мне заткнуться и перестать скулить, был тому доказательством…
Ладонь Вааса легла на мое горло, и он притянул меня к себе — всхлипывая и продолжая стонать от боли, я обеими руками вцепилась в пальцы пирата и вновь была прижата спиной к его горячему торсу. Я чувствовала над ухом его неровное дыхание и этот приторный запах алкоголя.
— Кому ты принадлежишь, Mary? — обманчиво спокойно задал вопрос мужчина и, не дождавшись ответа, сильнее сжал пальцы на моей шее, а затем шлепнул по ягодице. — Я блять спрашиваю, кому?! А?!
— Тебе… — сквозь зубы процедила я, вновь содрагаясь от режущей боли внизу живота и беспомощно обмякая в руках мужчины. — Тебе…
Ваас был на пике, когда у меня уже не оставалось ни физических, ни моральных сил. Я была унижена, раздавлена, убита. Глупо было ожидать от такого морального урода, как Монтенегро, что он ни при каких обстоятельствах, даже будучи под чертовой дурью, не причинит мне такую боль. И все же до этого момента я отчаянно и наивно верила в то, что Ваас никогда не опустится до гребаного изнасилования и тем более не сделает меня своей жертвой…
Когда все закончилось, отдышавшись, главарь пиратов развернул меня к себе — он накрыл мои дрожащие губы своими, попутно стирая большим пальцем слезы с моей щеки.
— Не реви, — сухо бросил Ваас, застегивая ремень и кидая на мое дрожащее обнаженное тело последний оценивающий взгляд, а затем направился на выход из душевой…
Стоило послышаться захлопывающейся входной двери, и на подкошенных ногах я припала к кафельной плитке, сползая на пол — слезы, которые, казалось, высохли еще минуту назад, вновь покатились из глаз. Я судорожно запустила пальцы в волосы, не в силах больше сдерживать рвущийся наружу крик обиды и отчаянья, и поджала колени к груди, как маленький ребенок, прячаясь от внешнего мира. Внутренняя сторона бедра уже была испачкана в струйке крови, и боль внизу живота так и не притупилась, от чего хотелось на стену лезть. Но еще больше хотелось исчезнуть отсюда, провалиться сквозь землю. От унижения, от несправедливости, от нехватки сил…
Да, у меня кончились силы, кончилось терпение, кончился стимул.
Да, Ваас окончательно сломал меня — ему все же удалось.
Я уже ни о чем не думала, когда вставала под холодный душ, трясущейся рукой держась за кафельную плитку. Ни о чем не думала, пока отрешенно смотрела в одну точку и смывала с себя всю ту невидимую грязь, которой я пропиталась на этом гребаном острове, всю ту кровь, в которой измарала свои руки, весь тот путь, через который прошла. Я ни о чем не думала, когда мой взгляд зацепился за один из сотни осколков разбитого зеркала, которые главарь пиратов никогда бы так и не удосужился убрать из-под грязной раковины. Ни о чем не думала, когда рука потянулась к одному из них…
Выйдя из-под струи воды, я ступила на холодный пол в опасной близости от битого стекла. Не тратя времени на то, чтобы обтереться полотенцем, я накинула на себя майку Вааса, брошенную им на раковину — мокрые волосы тут же пропитали ее ткань, неприятно стекая по шее и лопаткам и заставляя кожу покрываться мурашками.
Я бросила последний взгляд в зеркало: больше лицезреть себя я уже не желала — на меня смотрела сломленная, потерянная душа. Нелюбимая душа. Несчастная душа. Душа, которая потеряла все на этом острове — начиная от близких людей вплоть до самой себя.