— Ты ужасен, чувак. Ты знал об этом? — наконец успокоившись, спросила я и бросила взгляд на морскую гладь.
— Я уже просил тебя не цитировать моего психотерапевта? — наигранно обиженно ответил мужчина, смотря туда же.
Воспоминания всех тех дней, что мы провели вместе, вновь заставили мое сердце тосковать. По факту, я была чертовым «возвратом», а он — моим конвоиром. Но на деле все сложилось совсем иначе: я не была в его глазах безвольной пленницей, а он не был для меня жестоким, тупоголовым пиратом, который бухает с утра до ночи и ебет все, что движется. Нет, Бенжамин стал моим наставником, моей, пускай немногословной, но поддержкой. Возможно, даже другом. Я же стала для него небольшой повседневной «проблемой», порой немного надоедливой, порой немного хамоватой, и все же той, в ком он невооруженным глазом видел потенциал.
И Монтенегро знал об этом. Поэтому он и отправил этого пирата со мной в качестве сопровождающего до Банкока. Никому больше Ваас не осмелился бы доверить меня… Даже самому себе.
«— Боюсь передумать в самый последний момент, принцесса…»
— Эй, — позвала я пирата, глупо улыбаясь.
— Мм?
— Я буду по тебе скучать, «Бенжамин-Бенни-Бен», — не сдержав смешка, ответила я.
— Слушай, малышка, чего ты так рано сопли развела? — толкнув меня в плечо, усмехнулся темнокожий и выбросил окурок за борт. — Нам еще переть и переть, а ты уже хочешь меня на слезу пробить, а?
— Хорошо, — пожала я плечами. — Оставлю всю драму под конец, как скажешь.
— Ладно, Мэри. Пойду гляну, как там обстоят дела с рубкой. А ты не скучай, — хлопнув меня по плечу, бросил пират и направился прочь…
Я вновь осталась наедине с собой и с далеким горизонтом, не имеющим конца и края. Солнце золотило кожу и поблескивало на морских волнах, приковывая все мое внимание. И только все мои мысли были заняты другим — вопросами. Я думала о том, как теперь смогу жить после всего того, что пережила на этом острове? Думала о том, как теперь буду спать по ночам, страдая ночными кошмарами, а его уже не будет рядом, он не успокоит меня. Я думала о том, как теперь смогу вернутся к спокойной городской жизни на материке, каждый день вспоминая о том, сколько людей окрасили своей кровью мои руки. И думала о том, как буду до конца жизни справляться с чувством вины за смерть своих друзей…
Я оторвала свой взгляд от горизонта и решилась в последний раз обратить его к острову Рук — несколько неуверенных шагов и я уже стояла на краю палубы, щурясь от морского ветра. Я смотрела на отдаляющиеся черты высоких гор, зеленых джунглей и белых песков и не знала, что чувствовала. Все мое прошлое осталось здесь, на этом острове. Та Мария, какой я была раньше, умерла здесь вместе со своими друзьями и навеки затерялась среди древних храмов, скрытых глубокими джунглями. А вторая, та, что родилась на этом острове — Mary — подарила свою душу Царю и Богу этого острова, погибнув от его безумия, которое должно было стать спасением для них обоих…
У нас бы ничего не вышло.
Когда встречаются две потерянные души, они не спасают друг друга, вопреки всем сказкам со счастливым концом. К сожалению, в реальности они еще быстрее тянут друг друга на дно. И тот, кто заведомо сильнее, тот, кто уже лишился умения чувствовать и эмпанировать, будет неизбежно убивать ту душу, которая еще имеет шанс на спасение.
И этим человеком был Ваас. Мой садист стал для меня единственным источником безопасности и заботы, порой жестокой, пугающей, но все же заботы, в понимании самого главаря пиратов, в том максимальном объеме, который он мог из себя выжать. Но кто дает гарантию, что некогда сытый волк однажды все же не сожрет наивную овечку?
Ваас давно потерял шанс на спасение: его сердце было пропитано жестокостью, хладнокровием, ненавистью. При всем желании он бы уже не смог начать новую жизнь, не смог бы освободиться от этого безумия. И держа возле себя ранимую душу, еще не успевшую пропитаться ненавистью и злобой, он только причинял бы ей боль, медленно убивая.
Ваас сам прекрасно понимал это. Он знал, что рядом с ним я не имела надежды спастись и начать все заново. Знал, что рядом с ним я буду так же медленно увядать, терять смысл существования. Знал, что рядом с ним я не смогу быть счастлива. Он знал. И в какой-то момент все же пришел к осознанию, что не хотел этого: не хотел обрекать меня на жизнь, подобную его, не хотел изо дня в день смотреть на то, как его девочка погибает, находясь рядом с ним, подвергаясь его неизбежным вспышкам агрессии и давления.
Ваас знал и отпустил. И даже будучи уже вдалеке от острова Рук, я до сих пор не могла поверить в то, что пират сделал это. Что он подарил мне шанс на светлое будущее, в то время как сам продолжил долго и мучительно сгорать, но теперь вновь в полном одиночестве. Ни меня, ни Цитры больше не было в его жизни… Если любишь — отпусти? Могла ли я тешить себя надеждой на то, что именно этим Монтенегро и руководствовался? Не знаю. Но точно знаю, что его поступок был плодом далеко не обычной привязанности…
В действительности Ваас никогда не был таким, каким я его видела. Я создала образ, иллюзию той светлой стороны этого человека, которая давно потухла в нем, исчезла, умерла. Я настолько растворилась в этом мужчине, что его действия, даже самые жестокие по отношению ко мне, не имеющие никакого оправдания, я воспринимала сквозь призму чувств…
Я наивно, отчаянно верила в то, что рядом со мной Ваас другой. Что его своего рода забота — вовсе не маниакальная одержимость. Что его нежность, выраженная в виде сжимающихся на горле пальцев, отметин на шее и грубых поцелуев, порой доходящих до крови, — вовсе не проявление нездорового собственничества и желания доминировать, подчинить себе любой ценой, начиная унижением, ограничивающимся оскорблениями, и заканчивая применением силы…
Нет, Ваас не такой. Со мной он не такой. А если он и совершает дерьмо… Значит, я заслужила. Значит, я сделала что-то не так. Значит, это я разозлила его…
Я больна. Теперь я это понимала. Я пала жертвой стокгольмского синдрома. Но даже осознав это, я… Все равно не желала отказываться от своих чувств к этому мужчине. Я желала любить.
И любила. Всей, мать ее, душой…
Я навеки подарила сердце своему садисту.
Я сняла со своей шеи изумрудный кулон — его камень поблескивал под восходящим солнцем и почти сливался с цветом волн. Держа его в холодной ладони, протянутой над глубокими водами, я долго не могла решиться отпустить прошлое с концами.
« — Я вернусь за ним, mi querida…»
— Не вернешься… — одними губами прошептала я, смотря в туманную пустоту, посреди которой медленно исчезал таинственный остров.
Моя любовь — это болезнь.
И болезнь эта — неизлечима…
Я разжала дрожащие пальцы, выпуская из рук зеленый кулон — за доли секунды он скрылся в темной глубине морских волн, медленно опускаясь ко дну. Я подняла тоскливый взгляд на остров, который почти заволок утренний туман.
— Прости… — прошептала я, опираясь локтями о бортики судна. — Прости меня.
Не знаю, обращалась ли я к Ваасу или к самому Острову. И хотя мое сердце продолжало разрываться на куски, я не проронила ни слезинки. Я уже ни о чем не жалела, последние секунды лицезрея этот затерянный посреди Тихого океана клочек земли…
Остров — это Ваас.
Ваас — это Остров.
И этот остров принес мне столько боли и страданий. Он забрал всех моих близких людей, превратил меня в чудовище, монстра…
Но я… Нашла для себя новый путь.
Светлый путь. Остров указал мне дорогу и напитал той силой, с которой теперь я могла построить свою новую жизнь. Остров придал мне уверенности. Он отпустил меня, чего не допускал ни с кем другим, кто прежде ступал на его земли. Остров уничтожал, лишал рассудка, а меня он спас. И, возможно, если бы не этот таинственный остров, я бы так и осталась той потерянной, покинутой душой.
Так пусть же мое прошлое остается здесь, за его горизонтом…
За горизонтом, откуда слышится горький плач.
Brian Tyler — Falling into a dream (Extended)