Я не могла осмелиться посмотреть на этого человека, и, произнеся вслух его имя, я только сильнее сжала ткань в руках. В комнате повисло молчание, но продлилось оно недолго.
— Что, принцесса, не можешь забыть вчерашнюю ночь? — гаденько усмехнулся Ваас, глядя на смятые края майки в моих руках.
— Не смей! — прошипела я, резко оборачиваясь к пирату.
А ему это понравилось.
— Как тот урод прикасался к тебе… — шаг в мою сторону.
— Перестать, пожалуйста…
— Как он ставил тебе эти метки на шее, — Ваас брезгливо кивнул на засосы на моей шее, но с его лица не пропала издевательская усмешка.
— Заткнись!
— Как он шептал тебе, как сильно хочет взять тебя прямо здесь и сейчас…
Ваас был уже в шаге от меня, а я не могла и сдвинуться с места. Зашлась сбивчивым дыханием, чувствуя себя беззащитной и слабой, потому что его слова, голос, интонация, его медленный приближающийся шаг… Все напоминало о той ночи, заставляло переживать все заново. Казалось, что это вовсе не Ваас передо мной, а мой чертов насильник.
«Почему он так жесток?! Чем я на этот раз заслужила такие издевательства?!»
В горле встал ком. Мне было самой от себя противно, противно от того, насколько я сейчас жалкая, насколько я трусливая и насколько слабая.
От того какая я, рядом с ним, человеком напротив.
Ваас способен так легко обвести меня вокруг пальца, с таким азартом играть со мной, дергать за ниточки, как марионетку, развлекающую пирата в его личном цирке. Он питается моим страхом и ловит кайф от моих слез.
Оказавшись в шаге от меня, Ваас, все так же ухмыляясь, вдруг притянул меня за талию. Меня обдало не жаром — меня обдало холодом. Его руки были совсем другими. Не знаю, как описать их разницу, но они были другими, вот только это не делало их прикосновения какими-то приятными или хотя бы менее пугающими.
Любое прикосновение сейчас воспринималось подсознанием как чертова опасность…
— Не трогай! — выкрикнула я.
Мой голос подвел меня: он вздрогнул, заставив мужчину улыбнуться еще шире. Я попыталась вырваться из его рук, но хватка пирата была сильной и грубой. Хотелось заплакать, закричать и вжаться в угол, не чувствовать ничьи прикосновения, тем более прикосновения Вааса. Как бы сложно это ни было признать, но разочаровываться в этом человеке мне хотелось меньше всего, нежели в других поехавших на этом гребаном острове.
— Отвали, Ваас! Я серьезно, мать твою! — уже чуть ли не хныча, молила я.
— Тс-с-с… — улыбнулся пират, не дав мне вырваться.
Он прикоснулся своим лбом к моему, заставляя против воли смотреть в эти безумные изумрудные глаза.
— Решила пойти против своего спасителя? Против меня, Бэмби? Но ты забыла, кто перед тобой. И я тебе напомню…
На ум пришли самые дурные мысли — я дернулась, но, конечно же, меня только сильнее прижали к себе, сжимая пальцы на моем теле до синяков. Выражение лица пирата приняло серьезность, не осталось и тени улыбки.
— Я твой чертов Бог, hermana. Твое единственное спасение. Я один из всех этих ублюдков на этом острове, грозящих тебе смертью, долгой и мучительной… Но в то же время я единственный, с кем ты будешь в безопасности, принцесса. Единственный человек, рядом с которым ты еще сможешь сохранить остатки разума, рядом с которым тебя не поглотит безумие. А знаешь почему, Бэмби? Потому что безумие — это я.
Я сильнее упираюсь руками ему в грудь, но это не помогает — он все еще держит меня за подбородок, заставляя вслушиваться в каждое сказанное им слово…
— Я — Царь и Бог этого ебучего острова, hermana. Даже подумать не смей о том, чтобы указывать мне, что делать, окей? — прошипел он.
На миг он замер, бегая глазами по моему лицу.
— Может, однажды ты выбесишь меня настолько, что я сам всажу тебе пулю в лоб… Вот только это буду я. Никому другому я не позволю лишить тебя твоей никчемной жизни. Особенно своей сестрице, которая явно успела наплести тебе о том, как ты важна для ее народа, а?
Я не знала, о ком он говорит. Никакой сестры Вааса я и знать не знала, даже не видела ее, но время спрашивать об этом пирата было явно неподходящее.
— Никто не должен трогать тебя, Mary, а ты ни на кого не должна смотреть с таким страхом, как на меня. Выкупаешь, а?
В ответ я упрямо молчала, сдерживая предательски скатывающиеся по щекам слезы.
— Потому что я — твое спасение. Спасение от своей ебанутой сестры, от той жизни и силы, которую она тебе предложила, от всех страданий и мук, которые ты могла испытать, если бы не попала ко мне в руки, принцесса. А потому сейчас ты — моя. И бояться ты будешь…
Ваас провел большим пальцем по моей щеке, стирая слезы.
— Только меня.
***
Трясясь под кочкам извилистой дороги, я отреченно смотрела в окно внедорожника и с тоской вспоминала Доктора Эрнхардта. Он был прав, продолжался сезон дождей. Пока мы ехали в особняк, над головой сгущались черные тучи, наводя над островом тьму, и даже у горизонта не было видно тонкой полоски чистого неба. Гроза должна была начаться с минуты на минуту, но она терпеливо выжидала, пока Ваас припаркует тачку под навесом, и мы окажемся в сухом помещении.
Вот тогда с улицы послышался раскат грома, сначала тихий, какой-то утробный, становясь с каждым разом все и громче и протяжнее. Полил дождь, перерастая в сильный ливень. Забушевал тропический ветер, а над бушующим морем засверкала молния. Океан медленно наполнялся дождевой водой — уже через час невысокое подножие горы, на которой находился особняк, было скрыто в темно-синей соленой пучине…
Доктор любезно предоставил мне какой-то большой старый палантин, накинув его мне на плечи: в доме было довольно холодно, так как единственным источником тепла здесь было палящее солнце, которое уже давно скрылось за черной пеленой туч. Я сидела на диване в гостинной и дожидалась Вааса. Тот, в свою очередь, отправился сюда за новой дурью и сейчас возился в Green House, пока мы с Эрнхардтом тихо переговаривались в доме. Я помнила о том, как пару дней назад об мою кожу любезно потушили ебучую сигарету, поэтому вела разговор тихо и была более осторожна в выборе выражений. На всякий случай…
— Кто знает, сколько мне осталось… — прошептала я, нервно теребя выбившиеся из палантина ниточки.
Тема разговора зашла о моем покупателе. Больная тема для меня, но игнорировать ее было бы глупо и бесполезно. Эрнхардт поинтересовался датой сделки, а я и сама не знала, когда меня отправят покупателю.
— Ваас говорил про неделю… Прошло уже четыре дня, и что-то мне подсказывает, что ад наступит гораздо раньше.
Док покачал головой, с жалостью смотря на меня. Он долго молчал, да и что он мог мне сказать? «Да ты не переживай так! Все будет хорошо!» — это он должен был сказать? Если так, то я бы там же сбросилась с чертовой вершины прямо в море. Все-таки, когда люди говорят, что все будет хорошо, они просто завуалированно предлагают тебе смириться с обстоятельствами и ждать приговора, дарованного тебе судьбой.
Судьба, Боже… Ни в какую судьбу я не верила. С чего бы вдруг в мире существовала сила, которая предопределила бы всем людям их спутника жизни, их статус в обществе, размер их дохода или дату смерти? Да ничего в этом мире не зависит от судьбы. Это просто удобная отговорка, чтобы аргументировать неудачи в жизни. Все зависит только от человека: трудолюбие и старание приведут его к успеху, терпение и разумность — к большим деньгам, внутренний мир — к человеку, который будет идти с ним по жизни, который будет разделять с ним его интересы и увлечения, его счастье и горе. А из низкого положения всегда можно подняться выше, стать лучше тех, кто родил и воспитал тебя, быть добрее, любить себя и окружающих…
И я тоже должна была управлять своей жизнью. Должна была как можно скорее сбежать из этого места, спасать свою задницу… Но как только я представляла на своем месте моих друзей — все возвращалось к исходной точке и приводило к тупику.
— Тебе нужно бежать, девочка, — вдруг спохватился Эрнхардт, резко, но как всегда неуклюже поднявшись с дивана, хватаясь за его подлокотник, чтобы не упасть.
Я удивленно уставилась на дока, и тот беглым взглядом оглянулся к двери, ведущей на задний двор.