Внезапно все столбы пустеют, в крови лишь их древесина, как будто стреляли специально в нее. Доктор осматривает расстрелянных. Парень поменьше поднимает голову, и у него изо рта идет кровь. Доктор прикладывает пистолет к его виску и нажимает на курок. Звучит приглушенный выстрел.
Отрывистые приказы, и расстрельная команда уходит. У меня горько во рту, на обратном пути все мы неестественно бледны.
Грузовик с тремя гробами нагоняет нас у ворот казармы.
Мы молча входим в казарму. Старшие засыпают нас с вопросами, но мы молчим и днем ничего не можем есть. Военный прокурор сидит в столовой, балагурит и уплетает за обе щеки.
После обеда приходит лейтенант. Необходимо привести кого-то из новобранцев к присяге, и завтра они отправятся на фронт, но все они не из нашей казармы, они старше. Стену столовой украшает военный флаг рейха, а перед ним два пулемета. Перед приведением к присяге люди подвергаются серьезной проверке.
Я иду в столовую с Гейнцем и покупаю два фунта селедки. Затем мы выпиваем литр пива, чтобы утолить жажду. Нам хочется непременно напиться, чтобы поскорее забыть произошедшее. Когда мы возвращаемся, церемония приведения к присяге уже закончена, идет обмен адресами. Завязалась дружба, но теперь нам снова приходится расстаться. Такова судьба солдата!
Ночью я лежу в кровати без сна. Луна висит в небе желтым диском. Я вижу перед собой ребят у столбов. Вижу, как вздымается и опускается их грудь, как взгляды их глаз устремляются в синеву небес. Перед моим мысленным взором проходят последние минуты их жизни. Неужели так будет и со мной? Если мне суждено лишиться жизни, то я предпочел бы более достойную смерть.
Начинает светать, и я задремываю. Затем меня будит свист унтеров, и я встаю, разбитый и невыспавшийся.
Этим утром все делается в спешке. Унтер-офицеры обходят казармы и поторапливают нас. На завтрак нам дают суп, и мы торопливо его проглатываем. Затем ровно в восемь часов перед зданием строятся старшие. Мы еще раз проходим вдоль их шеренг и пожимаем им руки. У многих из них в руках картонные коробки с гражданской одеждой. Неужели они берут их на фронт? За нами приходит штабс-фельдфебель и уводит с собой. Затем по шеренгам проходят унтер-офицеры, проверяя обмундирование и снаряжение. После этого появляется лейтенант Штихлер. Штабс-фельдфебель Бекер докладывает ему. Командир роты прощается и объявляет им место назначения: Франкфурт-на-Одере. Призывников согласно приказу фюрера посылают для обучения на линию фронта.
Приказы отданы. Мы отходим в сторону и провожаем товарищей до ворот казармы. Когда мимо нас с песней строем проходят русские, сквозь тучи прорывается солнце. Жизнь продолжается.
Мы возвращаемся в казармы, но по дороге молодой шарфюрер СС в надетой набок не по уставу фуражке заставляет нас несколько раз пройти строем вокруг казарм. Затем мы без дела сидим в казармах приблизительно до десяти часов. Группа товарищей собирается вокруг стола в нашей комнате и начинает играть в карты. Играют до тех пор, пока наш покой не нарушает штабс-фельдфебель Бекер. Нам приказано постричься, но Штрошн и Гейнц решают уклониться от этого приказа. У меня волосы не отросли еще после лагерей имперской трудовой повинности, но кто знает, когда еще мне представится возможность привести себя в порядок.
Надеваю пилотку и иду в штаб батальона, где в уцелевшей части разбомбленного здания располагается парикмахерская. Я уже сижу перед зеркалом с накинутой на плечи простыней, когда являются два интенданта, и мне приходится встать и уступить их светлостям, которым парикмахер тут же с величайшим почтением предлагает занять мое место. Новобранцы находятся в самом низу иерархии и вынуждены ждать своей очереди. Когда я наконец пострижен, на голове у меня — настоящий прусский ежик.
Перед обедом нам приказывают убрать казарму в восточном блоке. Ее обитателей несколько дней назад отправили на передовую. Они оставили после себя порванные тюфяки, сломанные шкафчики и беспорядочно разбросанное постельное белье. Комнаты очень грязные, и мы стараемся побыстрее навести в них чистоту. Время от времени в дверь заглядывает унтер и отдает приказы. Мы его игнорируем, пока ему на помощь не приходят два его коллеги, которые заходят в комнату и начинают орать на нас. Мы стоим и спокойно слушаем, думая про себя: «Пошли вы к черту!», но, пока не вышел пар, изображаем внимание и даже капельку сочувствия. Затем троица исчезает, оставив в углу несколько набитых соломой тюфяков, которые они разорвали, чтобы досадить нам. По комнате медленно плывет густое облако пыли.