К счастью, пламя не обожгло кожу головы, но волосы сильно обгорели, так что пришлось их состричь; в результате я стала похожа на мальчика. Я не узнала себя в зеркале и очень расстроилась: дяде Биллу очень нравились мои волосы, он всегда говорил, какие они красивые. Теперь он так больше не скажет. Теперь я и правда Дурнушка.
Придя с работы, папа опешил.
– Кэт, – сказал он маме, – неужели обязательно было стричь так коротко?
Он тоже расстроился.
– Ты не представляешь, что здесь творилось! – ответила та. – Она чуть весь дом не спалила!
Папа не стал продолжать. Ругаться с мамой не имело смысла: что бы он ни сказал, последнее слово всегда оставалось за ней. Всего раз на моей памяти он попытался вступиться за меня.
– Она же еще ребенок, Кэт, – сказал он. – Что ты вечно к ней придираешься?
Мать была так поражена услышанным, что даже не сразу нашлась что сказать. Обретя наконец дар речи, она принялась кричать:
– Как ты смеешь так говорить! Ты понятия не имеешь, как она меня достала! Ты целыми днями на работе, а я с ней тут мучаюсь! Она мне уже все нервы вытрепала! Вечно под ногами путается! Если я когда и прикрикиваю на нее, то это для ее же пользы. Пусть учится, как вести себя.
Папа хотел было возразить, но не успел и рта раскрыть, как мама с глухим стуком рухнула на пол.
– Кэт, дорогая, что с тобой! – вскричал папа. – Кэт, не молчи! Ты меня слышишь?
Папа опустился рядом с мамой на колени. Она лежала неподвижно, не открывая глаз.
Я почувствовала угрызения совести. Не будь я такой гадкой, мама, наверное, не упала бы. Я очень старалась быть хорошей, но у меня ничего не получалось. А вдруг она умерла? Она умерла из-за меня, и теперь я попаду в ад (в воскресной школе я узнала, что плохие люди туда попадают за свои злодеяния).
– Кэсси, помоги мне отнести маму в спальню, – сказал папа. – Держи ее за ноги.
Вдвоем мы кое-как перетащили ее на кровать; мама бормотала что-то бессвязное, мы так и не смогли ничего разобрать.
– Дорогая, прости меня, – заговорил папа. – Конечно, тебе виднее, как воспитывать детей. Я в этом ничего не понимаю.
Придя в ужас от того, что наделала, я плакала навзрыд:
– Мамочка! Прости меня, пожалуйста! Это из-за меня тебе стало плохо! Я не хотела! Прости! Прости меня!
Она открыла глаза и приподнялась на локте; мама едва заметно улыбалась – честное слово! – явно довольная собой.
– Дорогой, ты не принесешь мне чаю? – обратилась она к папе слабым голосом.
Он поспешил выполнить ее просьбу. Когда папа вышел из спальни, мама холодно посмотрела на меня и заявила:
– Пусть это будет тебе хорошим уроком. А сейчас иди и не попадайся мне на глаза.
Когда в следующий раз папа снова попытался защитить меня, она просто ушла из дома, и мы несколько часов искали ее по всему городу. Мы с папой бегали по улицам, я плакала без остановки, а папа спрашивал у прохожих, не встречали ли они маму. Никто ее не видел. Когда стемнело, мы вернулись домой. Больше всего я боялась, что она уже никогда не вернется. Она, конечно, не любила меня, все время ругалась, но ведь другой мамы у меня не было, я нуждалась в ней. Кто же будет заботиться обо мне, если она так и не вернется? И потом, я сама была виновата: меня просто не за что было любить.
Я падала с ног от усталости, когда она наконец вернулась; мое лицо распухло от слез, глаза покраснели. Папа сразу забегал вокруг нее, стал извиняться.
– Прости меня, дорогая! – говорил он угодливым тоном. – Не знаю, что на меня нашло! С тобой все в порядке? Хочешь чего-нибудь?
Я просто пробормотала: «Прости, мама». На большее меня не хватило.
– Марш спать! – приказала она, указывая пальцем на дверь моей комнаты.
Я побежала спать.
Но заснуть так и не смогла. Я лежала и пыталась понять, чем же так не нравлюсь матери. И снова убеждалась, что виновата могу быть только я сама: Том никогда не выводил ее из себя, на Элен и Роузи она даже голоса не повышала. Мною же она всегда была недовольна, что бы я ни делала. Все мои старания ни к чему не приводили: она так меня и не полюбила. Значит, все дело только во мне, просто я очень плохая, ничего уж тут не поделаешь.
На людях я была тихой, неразговорчивой, даже замкнутой. Я решила, что если буду молчать, то точно не ляпну какую-нибудь глупость, и мама не станет ругаться. Я, как всегда, ошибалась. Когда к нам приходили гости, я старалась сидеть тихо где-нибудь в уголке, но мама, вместо того чтобы меня похвалить, бранила меня за грубость и необщительность.
– Не забудь извиниться, когда они придут в гости в следующий раз, – предупреждала она. – Никогда мне еще не было так стыдно! Только и делаешь, что позоришь меня!
Чем сильнее я старалась, тем меньше она меня любила. Я уже не рассчитывала на папину поддержку: он был добрый, но слабохарактерный человек. Ему не хватало мужества спорить с матерью.