Закончилось первенство мира, и мы вновь стали играть своей тройкой. Мы решили не унывать и доказать, что случай с Женькой — эпизод, что мы сильны именно втроем. Но видимо, тренеры мысленно навсегда вычеркнули Евгения из списков сборной. К его кандидатуре больше не возвращались. Если других — и постарше — вновь и вновь испытывали, проверяли, включали во вторую сборную, отправляли в зарубежные поездки, то по отношению к Женьке тренеры всем своим поведением словно давали понять: на тебе поставлен крест.
Его место в Любляне занял Виктор Якушев. С ним нам, конечно, было тяжелее, чем с Женькой, но все же легче, чем с Ионовым. Якушев — игрок необычайного таланта. Он так понимает, видит и чувствует хоккей, как это дано немногим. По существу, в Любляне мы с ним играли «с листа» после двух-трех совместных тренировок. Когда выяснилось, что нам предстоит играть вместе, мы вкратце рассказали Виктору, как любим и привыкли действовать в тех или иных ситуациях, и все сразу же пошло сносно. Последний же матч чемпионата, матч со сборной Чехословакии, в котором наша тройка открыла счет и за первые пять минут забросила три шайбы, мы и вообще провели здорово.
К началу следующего сезона, сезона Вены, хоккейная карьера моего брата завершилась. Он ушел рано, ему не было и тридцати. Сказалась и старая травма, которая с годами давала знать о себе все сильнее. Но не последнюю роль сыграло и уязвленное самолюбие. Мы продолжали играть в сборной, каждый год пополняя свои коллекции золотых медалей и нежась в ласковых объятиях славы, а Женька, чувствуя себя ничем не хуже и продолжая играть вместе с нами в «Спартаке», должен был на время мировых чемпионатов и международных турниров отходить в сторону и уступать свое законное (как считали и он и мы) место кому-то другому.
Не знаю, может быть, я слишком здесь пристрастен. Другим я быть не могу — речь идет о моем брате.
Итак, Женька ушел. И сезон 1966/67 года можно считать началом новой эры в истории нашей тройки. Тренер «Спартака» Бобров определил к нам правым краем 19-летнего Евгения Зимина. Сколько должно было утечь воды, сколько пришлось нам попортить друг другу настроения и нервов, прежде чем новое наше звено стало не хуже того, прежнего! Чтобы понять это, надо знать, что это за личность — Женя Зимин.
Хоккеист он, как говорится, от бога. Скорость, сметливость, храбрость, техничность — всеми этими и многими другими достоинствами природа наделила его в избытке. А вместе с ними дала ему солидный запас самоуверенности и тщеславия. Хоккейное поле было для него тем местом, где он, и только он, Евгений Зимин, должен обводить противников, забивать голы и срывать аплодисменты. Партнеры интересовали его постольку, поскольку они могут помочь ему в этом деле. Коллективной игры он не понимал и в душе не признавал. Был он тогда парень на редкость симпатичный, обаятельный и одновременно упрямый и своенравный. К тому же успехи — не только на площадке, а и у девушек, у приятелей — давались ему легко. А потому каждый свой шаг в жизни и в хоккее он считал самым правильным и самым лучшим. Что же касается характера, то в этом он немногим уступал своему тезке и предшественнику — моему брату.
Вот какого партнера получили мы со Старшиновым. Очень уж многое в нем вызывало наш внутренний протест. Каждый из нас тоже имел право считать себя солистом, но всю свою хоккейную жизнь мы исповедовали одну веру — веру в коллективную игру. Мы не без основания считали, что именно ею в первую очередь и сильна наша тройка. Ломать себя, менять свои убеждения мы, люди, которым такая игра принесла и признание, и победы, и медали, не хотели и не могли ради мальчишки, еще, в общем, ничем себя в хоккее не проявившего. Да и к чему менять то, что всегда приносило самые лучшие плоды?
Нет, с юным Зиминым мы не церемонились, как церемонились в Тампере с уже взрослым, сложившимся игроком Анатолием Ионовым. Мы шпыняли его, мы не стеснялись с ним в выражениях, мы ссорились с ним и на поле, и на скамейке запасных, и на тренировках. Он обижался, огрызался, просил перевести его в другую тройку. Но, с одной стороны, нас поддерживал тренер В. М. Бобров, понимавший, что правда на нашей стороне. А с другой — сам Женька, парень хоть и упрямый, но умный, способный и схватывающий все на лету, пусть и не без сопротивления, но очень быстро впитывал в себя наши уроки. Во внутренней борьбе, в конфликтах мы находили общий язык. К середине сезона тройка стала складываться. И она наверняка сложилась бы к началу венского чемпионата мира, но все плоды нашего общего труда едва не пошли насмарку.