Выбрать главу

— Экспотация!

— Нация!

И вот еще:

— Агитация!

МЕСТЕЧКОВЫЕ НОВОСТИ

Мои размышления о непонятных словах неожиданно прерывает бабушка. Уж, видимо, так заведено на свете, что спрятаться можно от кого угодно — от полицейского Гедрайтиса, от гимназиста Владаса, от отца и матери, но только не от бабушки.

Бабушка найдет тебя повсюду.

Ну что ей стоило пройти мимо? Мало ли кто в местечке проходит мимо меня: и сын господина Айзенберга, и дочь лавочника Зака, и племянник домовладельца Капера.

Дядя Мотл-Златоуст клянется, что они буржуи.

А почему бабушка не может быть буржуем?

— Тебе, — кудахчет она, — голуби и уклейки дороже синагоги.

Дороже!

Красиво поет кантор Шлейме, а с голубем ему не сравниться. Когда воркует голубь, у меня внутри все переворачивается, как будто я сам птица.

— Я пойду с тобой на вечернюю молитву, — обещаю.

— А на дневную?

— И на дневную… А деньги дашь?

— Дам. Нет, что я узнала, что я узнала! — всплескивает руками старушка. Ей не терпится поделиться со мной новостью.

Бабушка всегда приносит уйму новостей. Дядя Мотл-Златоуст уверяет, что в газете скорняка Лейзера нет и половины того, что бабушка приносит из синагоги.

— Спросил бы хоть, что я узнала, — укоряет меня она.

— Белошвейка Менухе замуж вышла?

— Проснулся!

— У молочника Ария корова пала.

— Удивил!

— Казиса арестовали.

— Кого?

— Казиса. Брата Винцукаса.

— Что же ты молчал, разбойник. Рассказывай, за что?

— За агитацию.

— Не больше и не меньше?

— Не больше и не меньше.

— Ну, а дальше?

— Что дальше?

— Много этой агитации у него нашли?

— Много.

— И все золотом?

— Не знаю.

— Или серебром?

— Не знаю.

— Ты когда-нибудь, разбойник, научишься рассказывать толком? Такое дело, а от тебя ничего не добьешься!

— Бабушка! А про свою новость ты и забыла!

— Ах, да, — спохватывается старушка. — Гончар Пейсах сказал мне, а ему сказал жестянщик Хиле, а жестянщику Хиле сказал хромоногий Мейлах, а хромоногому Мейлаху сказала Песе-Фруме, что к нам придут русские.

— Русские?

— Со звездами на шапках.

— А что они будут делать?

— Охранять нас от Гитлера.

— А зачем у них звезды на шапках?

— Чтобы все видели.

Бабушка говорит еще что-то, но я не слушаю.

Меня совсем не интересуют цены на воловье мясо и женитьба парикмахера Шмуле.

Меня совсем не интересует больная печень казенного раввина.

Меня совсем не интересует пожар в Укмерге и погром в Шяуляй.

Я весь охвачен добрым предчувствием, ожиданием чего-то необыкновенного. Так бывает ранней весной, когда на речке ломается лед, когда набухают почки и прилетают птицы.

Я иду с бабушкой по местечку и гляжу на прохожих, вернее, на их шапки.

Как ни хороша фуражка полицейского Гедрайтиса, к ней звезду не приколешь.

Или ермолка казенного раввина. Самая крупная звезда поблекла бы на ней в два счета.

Зато как бы украсили звезды картуз каменщика Пранаса, шапку скорняка Лейзера, кепку Казиса!

И мне звезда пришлась бы к лицу. Я назвал бы ее Сириус или еще как-нибудь.

Я не променял бы ее ни на какие богатства: ни на пугач, ни на цветные карандаши, ни на бамбуковую удочку.

Я обязательно попрошу у русских звезду. И они мне не откажут, потому что у кого их много, тот должен быть щедрым!

— Скоро они придут, бабушка?

— Ты о ком?

— О звездах.

— О каких звездах?

— О русских.

— Скоро.

На сей раз бабушка удивительно скупа на слова.

О ценах на муку и масло, о смертях и женитьбах, о болезнях и пожарах она может стрекотать часами, а на другое у нее не хватает времени.

Что она знает о звездах?

Ничегошеньки!

Только в ее песнях живут звезды. Но живут они не одни, а вместе со слезами и бедными шишками.

«Звезды сияют всю ночь в небесах, горькие слезы стоят на глазах, бедная пташка рыдает навзрыд, бедная пташка горюет, горит…»

В песнях бабушки слез больше, чем звезд. И все пташки горюют, рыдают, горят. Нет ни одной, чтобы щебетала, свистела, чирикала!

Мне почему-то кажется, что русские придут под вечер, что первыми над местечком зажгутся их звезды, а потом уже те, которые так далеки, так далеки.

Самое обидное, если они придут ночью и я просплю.

Господи, сделай так, чтобы я потерял сон, сделай так, чтобы они пришли под вечер, сделай так, чтобы я встретил их первый, и я отблагодарю тебя: я пойду на дневную и вечернюю молитву и не возьму за это у бабушки ни цента.