— Брось его, Мирэле. Пускай его заберут цыгане.
Бенцке заливается слезами. Мирэле стоит в нерешительности.
— Слезай, не то отдубашю.
— Отстань от него, Авремэле. Он же маленький, — чуть слышно отвечает Мирэле и, сгибаясь под тяжестью ноши, уходит.
Я долго гляжу ей вслед. Камень все уменьшается и уменьшается, пока совсем не пропадает вдали.
Я знаю — Мирэле сейчас плачет.
Неужели доктор Шульман не может ей помочь?
Все в один голос твердят:
— Нет.
А я не верю. Стоит ему захотеть, и она будет здорова. Придумал бы что-нибудь, нашел бы какую-нибудь целебную воду.
Мирэле глотнула бы ее и сбросила с себя и камень, и Бенцке.
Винцукас божится, что такая вода есть. Где, он не знает, но она есть.
Не может быть, чтоб ее не было. На свете столько чудес: и это синее небо, и эти зеленые деревья, и эта быстрая река! А родники в Скаруляй! Они чисты и прозрачны, как слезы.
Я поведу к ним Мирэле, заставлю ее напиться, и, если бог будет милостив, она станет, как все.
Доктор должен что-нибудь придумать, иначе я высажу у него окно или… или сам не знаю, что сделаю.
МУХИ
У доктора Шульмана гостит его племянник — гимназист Шмуле. Приехал Шмуле с двумя чемоданами, бамбуковой удочкой и большой бородавкой на правой щеке. Бородавка у него странная, похожая на сплющенную монету или на раздавленную ягоду.
— Кроме этого, у него есть еще папаша, а у папаши двухэтажный дом в Каунасе, — говорит каждому встречному и поперечному хромоногий печник Мейлах, у которого тоже бородавка и тоже на правой щеке.
Чему-чему, но бородавке Шмули я не завидую.
Я завидую его двум чемоданам и особенно бамбуковой удочке.
Удочка гладкая, блестящая, с черными ободками-кольцами. Она мне снится ночами…
Я хожу за Шмулей, как тень. Я все жду, что он обернется и позовет меня. Но он не оборачивается. А если кого-нибудь и позовет, то местечковых собак, путая их клички, или сына господина Айзенберга — Переца.
И вдруг происходит чудо: Шмуле окликает меня.
— Эй, ты, — сопит он. — Хочешь заработать?
— Хочу.
— Мне нужны мухи.
— Сколько?
— По два цента.
— Я спрашиваю: сколько нужно?
— Много… Сто… Двести…
— Сто или двести?
— Сто. И пожирней.
— Жирных у нас мало. Разве что в мясной лавке…
— В мясной ли, на помойке — меня не интересует. Хочешь заработать — будь любезен достань.
— Что ж. Я буду любезен. Я достану. А скажи, зачем они тебе?
— Это уж мое дело.
— А удочку дашь подержать?
— Дам.
— Куда принести их?
— К Большому камню.
— Я приду с Винцукасом.
— Приходи с кем угодно. Только побольше мух притащи.
— А почему ты сам их не ловишь? Не умеешь?
— Это уж мое дело, — фыркает Шмуле и уходит прочь.
Это, конечно, его дело. Но есть вещи, которые все умеют делать. Например, кушать. Бабушка, правда, считает, что и это я делаю лучше других, но я с ней не согласен. Мойшка-Сорока умеет кушать не хуже меня… А мух ловить — это же пустяки. Главное — затаить дыхание, подкрасться неслышно и — хлоп!.. Можно ловить их по-другому — занавеской. Но для этого нужно, чтобы бабушка не видела…
Перво-наперво возьму дома три спичечных коробки и пойду к мяснику Гиршу…
Мясник Гирш сидит на завалинке. Закрыв подслеповатые глазки, он греет свой живот на солнышке и сладко похрапывает. Услышав шаги, Гирш вздрагивает и привычно выпаливает:
— День добрый!
— Здравствуйте, реб Гирш, — почтительно отвечаю я.
— А, это ты, Авремэле! Что тебе нужно? Бабушка, наверно, послала тебя за ножками для холодца или за требухой для пирожков?
— Мне нужны мухи.
— Какие мухи?
— Пожирней.
— Рехнулся!.. Ей богу, рехнулся!.. Я мух не продаю.
— Я продаю.
— Ну и продавай себе на здоровье…
— Реб Гирш!.. Я поймаю у вас десяток-другой и уйду.
— А ты не стесняйся: уходи сразу.
У меня от волнения начинает дергаться нижняя губа. Если Гирш откажет мне, я пропал. Где я еще найду таких жирных мух? Мухи Гирша величиной с доброго жука. Они кружатся над тушами и жужжат. Вот одна села мяснику на ухо. Что она ему там шепчет? Видно, просит защиты. Но Гирш и ее слушать не хочет. Он замахивается, и муха едва успевает унести ноги.
— Ты еще здесь, — хрипит мясник, но в его голосе не чувствуется злобы.
— Здесь, — смелею я.
— Значит, мухи нужны тебе на продажу?
— На продажу.
— И по сколько ты берешь за штуку?
— По два цента.
— Не дешевле?
— Не дешевле.
— По два цента!.. Так я же могу тебя сделать миллионером!.. Ротшильдом!..