– Давай клешню, – сказал он. – Меня звать Алексеем.
Марина поначалу подала руку с истрепанным листком, но тут же убрала его за спину: Алексей с его кривозубой улыбкой почему-то страшно ее смущал, она даже чувствовала, как краснеют подмерзшие щеки.
– Не пугай ребенка! – возмутилась Бабочка и по-дружески дернула его за отороченный мехом ворот: наверно, эти двое были давно знакомы.
– Почему сразу пугаю? – заворчал Алексей. Он вел себя как папины друзья: добродушно тряс ее ладонь, улыбался не только ртом, но и глазами. – А что у тебя там за бумажка? – Этот вопрос прилетел прямиком к Марине.
– Да вот, – пробормотала она, выуживая из-за спины листок и разворачивая Ванечкиным лицом к Алексею, – тут мальчик потерялся. Я подумала: вдруг найду.
– Это дело, – согласился он, почесывая короткую темную щетину на подбородке. – Ты не пугайся только. Здесь такое нечасто случается, а если кто пропадает, то находится, это точно. Город у нас добрый, большой. Ангелина как-нибудь тебе тут все покажет. – Он кивнул на Бабочку, и Марина поняла: это ее имя. Красивое и необычное, как и она сама. В суматохе Марина и не подумала спросить у Бабочки, как ее зовут. Наверно, это было крайне невежливо. – Можете меня за компанию взять.
Раздраженный вздох Бабочки заглушили выхлопы машины, уезжавшей со стоянки. Люди, высыпавшие из стеклянной башни, спешили сбежать от нее. Они мерзли в коробочке остановки, усевшись на лавку, словно попугайчики на жердочку, бежали к автомобилям, но не по «зебре», а как они с Бабочкой – неправильно. Марина хотела бы вернуться сюда – все-таки она раньше не видела таких высоких зданий, – но позже и точно в компании взрослого. Возможно, даже Алексея, который сможет поднять ее на руки, высоко-высоко.
– У меня сейчас зубы застучат, – закапризничала Бабочка, сунув покрасневшие ладони в карманы. – По дороге поговорите.
– Прошу. – Алексей не стал спорить: отворил перед ней дверцу и, вежливо склонившись, пригласил внутрь.
Бабочка развернулась спиной, изящно уронила себя в пассажирское кресло и обстучала полусапожки, стряхивая с них, почти не запачкавшихся, потемневший липкий снег. Следом Алексей распахнул заднюю дверь перед Мариной и, взяв ее за запястья, помог влететь в холодное, пропахшее бензином нутро машины. Марина тоже хотела потопать, чтобы стряхнуть грязь с подошв, но немножечко не успела.
– Куда везем? – спросил Алексей, усаживаясь за руль. – К Геннадьичу?
– Пока что ко мне, – уточнила Бабочка. Марина видела лишь ее светлые локоны и очень пушистый воротник, который так и хотелось помять пальцами. Но оставалось только скинуть со спины рюкзачок и убрать в книгу листок с фотографией Вани. – У Андрея Геннадьича пока дела. У меня места хватит. – Бабочка выглянула из-за спинки кресла, улыбнулась своими розовыми губами и обратилась к Марине: – Ты, наверно, совсем голодная?
Марина о таком и не задумывалась: было некогда. Но стоило только вопросу прозвучать, как желудок запищал, словно щеночек, и Марине стало очень и очень стыдно. Она прикрыла живот ладонями, но тот не унимался, и даже урчание машины, вибрировавшей под Марининой попой, не заглушало этих звуков. Алексей захохотал, стянув с головы свой черный блин, и отер лоб тыльной стороной ладони.
– Голодная, – заметила Бабочка со знакомой интонацией.
Так говорила не мама и не бабушка. А многочисленные тети. Мама на них всегда обижалась, объясняя удивленной Марине, что такие замечания называются шпильками – ими люди колют друг друга, делая хоть и не больно, но ужасно неприятно. Раньше Марина не совсем понимала это, но теперь вдруг почувствовала себя очень и очень виноватой. Захотелось замотать головой, ответить, что она вовсе не голодная. Но воздух задрожал от голоса Алексея:
– Ге-е-еля, – он растянул слово так, будто выдавливал пасту из тюбика, пока та не вышла полностью, – ну тебе же не восемьдесят лет, чего бухтишь? Заедем куда-нибудь, возьмем что в себя закинуть. Ты же, наверно, тоже не ела ни хрена.
Странное сокращение полного имени – «Ангелина» – звучало липко и блестяще и Марине совсем не нравилось. Она даже поежилась, будто по неосторожности коснулась его кончиками пальцев. Но от этого обращения надувшаяся Бабочка мгновенно оттаяла, морщинка, показавшаяся между бровей, разгладилась. Бабочка вновь скрылась за спинкой кресла, оставив после себя лишь запах духов, смешавшийся с машинным и почти сразу пропавший. Марина попыталась поймать его, удержать, но салон уже заполнило тошнотворное тепло. Оставалось только стянуть шапку, пахнущую поездом и детским шампунем, и сунуть в нее нос. Марина дышала дорогой от дома – в неизвестность.