Только своей первой боевой тревоги я не сразу дождался. Сначала пришлось многому поучиться: полы мыть, дрова колоть, землю копать, картошку чистить, одежду чинить да стирать…
Некоторые ребята были недовольны, даже ворчать про себя начали: «Да кто мы, в конце концов, солдаты или домашние хозяйки?»
Но ведь всё это хозяйственное и правда надо уметь делать. Понял я это в первом же походе. Вот когда солдат сам себе и повар, и портной, и парикмахер, и сапожник. Врать не буду, сначала я от всех солдатских обязанностей очень уставал и к вечеру, бывало, еле-еле до койки добирался. А потом ничего — привык.
И ещё от чего мне сначала трудно было, так это от того, что не умел я по часам жить. А в армии всё по минутам расписано: и сон, и еда, и свободное время, и занятия, и бой, и караульная служба. Не зря о старом солдате говорят: разбуди его среди ночи, спроси, который час, — он тебе тут же ответит: «До подъёма, к примеру, четыре с половиной часа осталось». И не ошибётся.
Помню, когда я совсем ещё маленьким был, всё думал: в армии генералов больше, чем солдат, и кругом ордена сияют, день и ночь оркестры гремят. На самом деле, конечно, не так, и первый генерал, которого я в армии увидел, смотрел на меня с портрета. То был русский полководец Суворов. Рядом с портретом на листе бумаги написаны были слова, которые он любил повторять: «Тяжело в учении — легко в бою». Точные слова, я теперь это по собственному опыту знаю.
На первых занятиях после трёхкилометрового кросса я чуть не помирал, язык на плечо высовывал, а теперь и пятнадцать километров могу пробежать. Вспотеть, конечно, вспотею, но упасть — не упаду.
Можешь меня поздравить, Тимофей Григорьевич, я от самого командующего благодарность получил. А в армии это считается очень большой честью. Тебе, наверное, интересно, за что благодарность? Тогда слушай.
Дали нам с ефрейтором Баланчуком задание: установить на одной важной горушке радиостанцию. Сделали всё, как полагается: наладили, проверили, двое суток на той горке отдежурили. А потом пришла смена. Передали мы другим солдатам радиостанцию, а сами пошли в часть.
Идти было недалеко — километров восемь. И всё бы ничего, да, как назло, начался дождик. Сначала моросило, а потом как припустит, ну самый настоящий ливень. В один момент мы до нитки вымокли. Но и это не беда. Хуже другое: дорога, а точнее сказать, тропинка, по которой мы спускались, сделалась до того скользкой, будто её киселём вымазали или мылом натёрли.
Вот тут-то и случилась беда. Баланчук оступился. Я глазом моргнуть не успел, а он уже слетел с тропы и в кустах очутился. Полез я к нему на выручку. Смотрю, лежит Баланчук, еле дышит. Спрашиваю: «Ты живой?» Говорит: «Живой, только что-то с ногой случилось, разогнуть не могу». Ну, я поглядел, перелома вроде нет, скорее всего вывих. Что, думаю, делать?
Баланчук говорит: «Давай, Алёша, двигай в часть.
Я полежу тут, пока ты помощь организуешь».
А какая может быть в таком положении помощь? Машина санитарная сюда не въедет. Ребят с носилками привести? Так сколько же это времени пройдёт, пока я туда-сюда обернусь! А дождь лупит холоднющий. Баланчук совсем застынуть может. Словом, принял я такое решение. «Хватайся за плечи, — говорю Баланчуку, — и держись крепче, буду тебя на дорогу спускать».
Тащил я его до самой ночи. Честно сказать, под конец уж думал, сил не хватит. Только тем себя и подбадривал, что всё старался представить, как это девчонки-санитарки на войне по сорок раненых с поля боя выносили. И ведь не под дождём, а под огнём!
В конце концов доставил Баланчука в санитарную часть, сдал дежурному врачу с рук на руки и поплёлся в роту. А утром вызвал меня командир полка и велел рассказать, как дело было. Рассказал. Спрашивает:
— А почему вы за подмогой не побежали?
— По такому киселю, товарищ полковник, не побежишь, только ползти можно. И Сашку жалко было одного оставлять…
— Кого, кого? — переспросил полковник.
— Виноват, — говорю, — товарищ полковник, ефрейтора Баланчука.
Командир полка похвалил меня и отпустил. А через три дня нам перед строем приказ командующего читают: «За высокое чувство товарищества и образцовое выполнение служебного долга младшему сержанту Пескову Алексею Григорьевичу объявляю благодарность».
Вот так, Тимоха, дело было.
Трудно мне сказать, что в военной жизни самое важное. Но одно я знаю точно: если хочешь быть хорошим солдатом, обязательно учись метко стрелять. Хорошему стрелку глазомер нужен, твёрдая рука и долгая тренировка. У нас тут один паренёк служит, до армии он был чемпионом по стрельбе из лука. Так знаешь, как из автомата бьёт? Лучше всех в роте! Вот он и говорит: «Чтобы не быть мазилой, учись целиться на чём только возможно: на бильярде играй, камешки в мишень бросай, копьё мечи — всё пригодится».
Раньше, когда я бывал в лесу, больше всего грибами и ягодами интересовался. Теперь — совсем другое дело. Иду по лесу и стараюсь запомнить: какое дерево на развилке дороги попалось, на каком дереве ветка заломлена, какие следы у ручья отпечатались и куда этот ручей течёт, тихо в лесу или сороки гомонят… Лес, как книга, многое может рассказать, если ты, конечно, читать умеешь. А «читать лес» надо научиться, иначе пропадёшь в первой же разведке.
Напомни маме, что я просил купить тебе компас. И учись по компасу на местности ориентироваться.
Маленькая компасная стрелочка, если ты с ней подружишься, никогда и нигде не даст заблудиться. А это очень важно — находить дорогу в метель, в туман, в самую глухую ночь. Когда дорогу знаешь, жить куда легче.