Watim
Я - Sosка
watim
Я - SOSка!
исповедь 12-летней
ЛиБо WATIM
Магнитогорск 2015
1
Я тут недавно новость сногсшибательную узнала.
Про себя.
Про малолетку.
Мы с Юлькой по базару шарагатились, труселя ей выбирали у китаез. У них бельишко красивое, модное. Они за новинками только так следят. Нам на уроке географии рассказывали, - их много, больше миллиарда по всей земле во всех странах понапичкано. С ума сойти, сколько это! Я даже представить себе не могу. Как мурашей в муравейнике? Или как рыб в океане! Одних имен с фамилиями сколько должно быть? Если всех китайцев в одну книгу записать, такую книгу, наверное, ни один подъемный кран не поднимет. Больше дома будет. Они везде живут не как все люди, не сами по себе. Они живут общинами, и все там, в других странах, как шпионы. Ну не те, которые разведчики типа Штирлица, секреты военные ищут. А которые по товарам всяким. Чуть кто придумал новое, красивое или интересное, тут же своруют, наделают в своих подвалах или землянках, и на базар. Конечно, ширпотреб, надолго его не хватает. Но кто разберет, что у тебя с блошиного рынка, а не из суперсалона какой-нибудь там "колетт" или "пальметта"? Главное - свеженькое, блестючее и за копейки.
Ходим, прицениваемся, по сторонам глазеем, взгляды мужиков на себе ловим. Нравится мне ощущать, как тебя глазами лапают, раздевают. Юльке сказала как-то, она мне говорит: - Я тоже люблю, когда мужики на меня глазеют. Я, - говорит, - если бы повзрослее была, любого бы запросто заарканила.
Ей это как два пальца обмочить. Она вон какая уже, не то что я. Даром что в одном классе учимся, а у нее уже и сиськи, и жопка как у девушки. И краситься ей мамка не запрещает, даже сама денег на косметику дает, не то что мне.
Шляемся так, языками молотим, а потом Юлька мне возьми и покажи на одну соплюху, - по рядам болтается. Девчонка как девчонка, лет десять-одиннадцать. Одета модняче, с этого же рынка, а в остальном - ни кожи, ни рожи.
- Вон та, дохлятина облезлая, видишь?
- Ну, - отвечаю я. Как же ее не увидеть, если она перед нами второй ряд мельтешит, то к одному шалману подойдет, то к другому. - Тоже чего-то ищет.
- Ничего она не ищет, - морщит нос Юлька. Она таким манером брезгливость свою выказывает. И взрослость, мол, все уже знает, все умеет. - Она узкоглазым сосет.
- Чего сосет? - не сразу въехала я.
- Ну, ты, подруга, гонишь! Не врубилась, что ли? - смотрит на меня как на децла, разве что пальцем у виска не крутит. - Соска она! Минетчица!
- А это что, плохо? - сжалась душа в комочек.
- Последнее дело! - и сплюнула брезгливо. - С такой ни один нормальный пацан дружить не станет, в губы не поцелует. А если она, дура, подставится по незнанию, а он потом прознает, что она зачушкарена, - кранты девахе, могут перо в жопу вставить, или по хору пустить.
Что такое "перо в жопу" и "хор", - я уже знала. То есть не лично знала, не на своей этой самой. Рассказывали.
От Юлькиных слов стало скабрезно. В животе тошнота, в ногах деревяшки. Я ей, подруге своей, чуть было не раскрылась. Хотела похвастаться - какая уже взрослая! Авторитета подбавить, чтобы Юлька совсем уж меня за мелочь не считала, нос свой немного ближе к земле опустила. Бог или черт спас меня, не дал язык распустить. Сболтни я, завтра бы весь наш седьмой класс, какой там класс, вся школа бы пальцем тыкала в меня и кричала чернорото:
- Соска! Соска!
Так ославят, потом хоть из школы беги, хоть в петлю лезь. А все равно не отмоешься.
Как будто я сама, как будто мне в масть этим заниматься! Не скажешь же всякому, что это мамка меня, чтобы отчима крепче к дому привязать, чтобы он ее с нами, тремя малолетками, не бросил, к такому позорному ремеслу приспособила.
Меня и сестренку мою восьмилетнюю. Хитро так подготовила, а сама будто и ни при чем, как и не знает.
Это я так поначалу думала про маманьку, пока одна трудилась. А как Натку, сестренку мою, застукала с отчимом, так все сразу и поняла. Мне хоть и тринадцати еще нет, а уже не дура, яичницу от омлета и на вкус и по цвету различу.
А началось все так...
2
Я в первый класс пошла, букетики-косички, бантики-фартучки. Солнышко светит, на школьном дворе народу - туча с лишком. Все вперемежку - бабушки, родители, учителя, детишки от мелюзги вроде меня до старшеклассников. И цветов, наверное, сто газонов оборвали, или двести клумб приперли.
С первого урока прихожу домой гордая такая. Еще бы! Уже в школе учусь. Этой новостью готова со всеми поделиться, и с маманькой, и с Наткой. Влетаю в комнату, - а маманька вся в слезах. Натку на руках качает и ну тебе заливается, даже как не плачет вовсе, а воет. Я с порога, еще не зная, что у них на самом деле стряслось, тоже в рев. Натка чего, ее и уговаривать не надо, она и сама по себе частенько орет, а тут сам бог велел к нашему хору присоседиться. Три дуры в три глотки - кто кого перекроет.
Науросились до изнеможения, даже голова заболела. Ну, маманька помаленьку притихла, обрела дар речи. И призналась нам с Наткой, хотя Натке чего объяснять? Три годика только, еще в ясли ходит, в старшую группу.
- Я ж папаньку вашего в тюрьму посадила, - сказала и опять на полчаса в рев.
Постепенно очухалась, наверное слезы все закончились, их же не море в глазах, и даже не озеро. Утерлась, нам сопли утерла, пошмыгала носом и смогла нормально обсказать.
Папаньку она, оказывается, не в тюрьму, в ЛТП упекла. На излечение. Так это называется. Только нам ни тепло, ни холодно. Сидит он в другом городе, за колючей проволокой, домой его не отпускают и не отпустят, и денег от него, помощи нам, теперь надолго нет.
Папанька у нас алкаш. Маманька так его и звала всегда.
- Алкаша еще нет? - спрашивала, приходя с работы. Или:
- Куда это наш алкаш запропастился? - недоумевала к вечеру.
Единственная польза, которая от него в доме была - деньги. Получал он на своем комбинате хорошо, хотя работа у него детская. Дверовой. Он говорил мне весело, когда я его про работу спрашивала:
- Двери открываю и закрываю.
А потом брал на руки, выносил на балкон и показывал за реку, туда, где дым от сигарет-труб до самого неба поднимался и черной тучей над нами всеми нависал.
- Вон там, в самом дыму и аду я у чертей служу. Двери перед их величествами настежь открываю.
- А они страшные?
- Кто?
- Ну, черти твои!
- У-у какие! - закатывал глаза, показывая их страшность.
- А куда они ходят?
- На охоту за маленькими детками!
И щекотал меня в шею своей колючей бородой, и радовались мы....
Когда он трезвым был...
Иногда...
Я маманьке сказала один раз, когда мы с ней пельмени стряпали:
- Давай его, пьяного, домой не пустим. Он же бабушкин сын, пускай она его назад к себе забирает и переучивает, чтобы вино не пил и тебя слушался.
А она мне:
- Хорошо, хоть такой есть. Сыты, обуты-одеты, и слава богу. Все пьют. Наш хоть не буйный, не то, что другие, драться не лезет, тебя вон любит...
А потом ничего не говорила, как будто думала о чем-то, - глаза уткнула в стену, смотрит, как парализованная. Даже тесто месить перестала. И я притихла, чтобы не спугнуть маманькиных думок. А потом она вернулась и снова мне: