– Кому? – Ася Федоровна снисходительно на меня посмотрела
– Есть кому – я вспомнил про фронтового друга отца, Мезенцева. Тоже в СМЕРШе служил, сейчас в КГБ.
Страница машинописного текста содержит 1800 печатных знаков. Опытная машинистка печатает со скоростью 400 знаков в минуту. И делает три ошибки на лист. Это получается 6-7 знаков в секунду. То есть одна страница – за 5 минут. Средний роман – 12-13 авторских листов. Один авторский лист – 22-23 машинописные страницы. Машинистка наберет роман за 25 часов непрерывной работы.
Я посмотрел на минутную стрелку часов. Я выдавал всего сто знаков и десяток ошибок. Три дня непрерывно или неделя в спокойном режиме.
Дело было в библиотеке журфака на Моховой, куда я отправился сразу после встречи с Асей. Массивное здание с ротондой и высокими окнами. Внутри красивый «атриум» в древнегреческом стиле. Опять мраморные колонны, ковровые дорожки…
Ребята, конечно, удивились моему вниманию к женщине, но проявили уважение. Сразу после окончания шефской помощи, поехали обратно, а я засел за записи. Три часа делал алиби. Ясно же, что в ГРУ и в Главлите меня проверят. Какой-то студент залез в «святое». Хоть и рассекреченное. Поэтому позарез нужен черновик.
После стенографирования, забив на учебу, рванул на Моховую. Там нашлась вполне приличная «Башкирия» Уфимского завода. Не компьютер, конечно, с CTRLC и CTRL V и даже не печатная машинка с электроприводом, но на безрыбье и рак рыба. Первый лист я просто тренировался. Долбил пальцами по клавишам, приноравливался к ходу каретки. Раскладка была привычная – ЙЦУКЕН (по названию первых букв верхнего ряда). За 50 лет ничего не поменяется, так что мой слепой десятипальцевый метод, освоенный в 2010-м году, все еще работает. Я даже умилился.
Это умиление быстро закончилось после 2-го листа.
– Мне нужно 300 листов чистой бумаги – моя наивность поразила молодую, симпатичную библиотекаршу – А лучше 600 и копирка. Три копирки
На этих словах девушка, скорее всего студентка старших курсов, прыснула.
– Молодой человек! Копирку я вам найду, но писчую бумагу в таких объемах распределяет лично замдекана.
Черт! Как же я мог забыть, что в стране дефицит. Тут даже с туалетной бумагой проблемы. Точнее будут проблемы. Просто потому, что туалетная бумага еще не производится. Первый рулон увидит свет в 69-м году. Дефицит еще не так масштабен, как это будет в 80-х, но что есть, то есть.
Оглядываюсь в поисках помощи. Студенты, в основном первокурсники корпят над учебниками. Делать нечего, надо идти к начальству. Взбегаю по лестнице на третий, административный этаж. Декан сидит в отдельном кабинете с приемной. В ней полно народу, секретарша, женщина бальзаковского возраста, фильтрует публику, стараясь не пускать попрошаек. В основном это двоечники, которые пытаются продлить зачетную сессию. А то и вовсе соскочить в академку. Меня, впрочем, долго не маринуют. Я захожу в кабинет, который обставлен совсем не в чиновничьем стиле. Легкая, красивая мебель, вместо тяжелых штор – прозрачные занавески. Обязательные портреты основоположников разбавлены Марком Твеном и Джозефом Пулитцером. Ах, да, они же были самыми известными журналистами своего времени. Смело. Просто огромная библиотека приковывает мой взгляд. С трудом отрываюсь от многочисленных томов, рассматриваю черно-белый телевизор Рубин.
Наконец, дело доходит до Заславского. Высокий, подтянутый, в больших очках с массивной оправой. Уже лысеет.
Декан откладывает какой-то документ, молча разглядывает меня и мой шрам.
– Русин. Алексей. Третий курс
– Ах, да! – Заславский выходит из-за стола, жмет руку – Я уже хотел вызвать тебя сам. Звонили из органов. Просили выразить благодарность от лица университета. За активную гражданскую позицию. Что там произошло вчера вечером? Только честно!
Рассказываю о стихотворном вечере на Маяке, потом о драке у Елисеевского. Заславский просит прочитать стихи. Причем и мои, и диссидентов. Внимательно слушает.
– Талантливо, ничего не скажешь – хмыкает декан, что-то рисуя на листке бумаги – Есть в тебе что-то…
Заславский делает непонятный жест рукой. Берет трубку телефона, набирает чей-то номер.
– Паша, ты? Заславский беспокоит. Как мы? Да все так же, в трудах праведных. Готовим вам смену. А у вас что нового? Квакаете в своем мелкобуржуазном болоте? Молодцы. Я вот на счет чего звоню. Про вчерашний инцидент на улице Горького слышал? Не слышал. Плохо, плохо работаете.
Декан задумчиво смотрит на меня, прижимая трубку телефона к уху.