Черт! Как же я мог забыть, что в стране дефицит. Тут даже с туалетной бумагой проблемы. Точнее, будут проблемы. Просто потому, что туалетная бумага еще не производится. Первый рулон увидит свет в 69-м году. Дефицит еще не так масштабен, как это будет в 80-х, но что есть, то есть.
Оглядываюсь в поисках помощи. Студенты, в основном первокурсники, корпят над учебниками. Делать нечего, надо идти к начальству. Взбегаю по лестнице на третий, административный, этаж. Декан сидит в отдельном кабинете с приемной. В ней полно народу; секретарша, женщина бальзаковского возраста, фильтрует публику, стараясь не пускать попрошаек. В основном это двоечники, которые пытаются продлить зачетную сессию. А то и вовсе соскочить в академку. Меня, впрочем, долго не маринуют. Я захожу в кабинет, который обставлен совсем не в чиновничьем стиле. Легкая красивая мебель, вместо тяжелых штор – прозрачные занавески. Обязательные портреты основоположников разбавлены Марком Твеном и Джозефом Пулицером. Ах да, они же были самыми известными журналистами своего времени. Смело. Просто огромная библиотека приковывает мой взгляд. С трудом отрываюсь от многочисленных томов, рассматриваю черно-белый телевизор «Рубин».
Наконец дело доходит до Заславского. Высокий, подтянутый, в больших очках с массивной оправой. Уже лысеет.
Декан откладывает какой-то документ, молча разглядывает меня и мой шрам.
– Русин. Алексей. Третий курс.
– Ах, да! – Заславский выходит из-за стола, жмет руку. – Я уже хотел вызвать тебя сам. Звонили из органов. Просили выразить благодарность от лица университета. За активную гражданскую позицию. Что там произошло вчера вечером? Только честно!
Рассказываю о стихотворном вечере на Маяке, потом о драке у Елисеевского. Заславский просит прочитать стихи. Причем и мои, и диссидентов. Внимательно слушает.
– Талантливо, ничего не скажешь, – хмыкает декан, что-то рисуя на листке бумаги. – Есть в тебе что-то…
Заславский делает непонятный жест рукой. Берет трубку телефона, набирает чей-то номер.
– Паша, ты? Заславский беспокоит. Как мы? Да все так же, в трудах праведных. Готовим вам смену. А у вас что нового? Квакаете в своем мелкобуржуазном болоте? Молодцы. Я вот насчет чего звоню. Про вчерашний инцидент на улице Горького слышал? Не слышал. Плохо, плохо работаете.
Декан задумчиво смотрит на меня, прижимая трубку телефона к уху.
– А я тебе вот что скажу. «Комсомолка» должна быть на передовом крае информационного фронта. А не в тылу ошиваться.
Визави ему что-то отвечает, видимо, оправдывается.
– Записывай, – декан начинает пересказывать журналисту мои вчерашние приключения. Причем делает это коротко, лаконично, красиво – просто бери и печатай в газете. Профессионал за работой. Не забывает про стихи и даже предлагает заголовок. Когда только успел придумать? «Комсомол устал терпеть». Смело! Через два года китайские студенты-хунвейбины поднимут восстание в Поднебесной и будут избивать партократов прямо на улицах. Культурная революция! У нас тоже «комсомол устал терпеть»?
– Не пропустит главный? А если ему из Комитета позвонят? Какого комитета? Паша, не тупи. Глубокого бурения. – Заславский хмыкает в трубку. – Да, так и скажи ему! Мне-то позвонили. Если надо, я еще раз наберу ему в приемную. Нет, «вертушку» мне еще не поставили. Хотя уже пора. Поговорить с Русиным? Ну приезжай. Пашка, ты же ленивый черт, задницу от стула не оторвешь, чтобы заехать к нам на Моховую. Ладно, на, поговори с Русиным, он у меня сидит…
Теплая трубка перекочевывает ко мне. Прокуренный мужской голос интересуется подробностями происшествия. Вспоминаю детали, делаю реверансы столичной милиции – в обоих случаях сработали быстро и корректно. Наконец разговор завершается, смотрю на Заславского. Тот опять рисует рогатых чертиков на обратной стороне какого-то документа.
– Отблагодарил? – Декан наконец поднимает на меня взгляд. – В понедельник выйдет в «Комсомолке». Но пока без фотографии. Не дорос еще.
– Отблагодарили, – я прижимаю руку к сердцу и решаю обнаглеть. – Еще две просьбы. Маленькая и большая.
Заславский тяжело вздыхает. Чертики превращаются в отвратительных бесов с огромными животами, кривыми ногами.
– Давай большую.
– Пристройте меня к Аджубею в «Известия». Стажером на лето.
Бесы превращаются в дьяволов с кровавыми косами.
– Ты знаешь, кто такой Аджубей?
– Э… главный редактор «Известий». Ну, еще зять Хрущева.
– Нет, это страшный человек. Знаешь, сколько судеб он сломал?
Я мотаю головой.
– Песни Марка Бернеса слушаешь?
Я, разумеется, кивнул. Кто не знает Бернеса? «Журавли», «Темная ночь», «Шаланды, полные кефали», «Я люблю тебя, жизнь»… А в скольких фильмах он снялся!