– Да… Уникум – соглашается в итоге Иванов.
– Что-нибудь надо передать этому майору? – интересуюсь я – Деньги, яды…
– Не шути так! Танто – идейный инициативник. Тайный сторонник марксизма. Так что не за деньги с нами сотрудничает.
Японский левак. Понятно. Сейчас в мире миллионы людей разделяют левацкие идеями.
Закончив дела в подвале, мы возвращаемся по кабинетам. Секретную папку мне не дали, поэтому сейф остается почти пустой. Я лишь протираю его тряпочкой, кладу на полку «индульгенцию Хрущева». Ее у меня так и не забрали. После чего снова иду в приемную Иванова.
Ася Федоровна хорошеет день ото дня. Светло-серое платье с белоснежным кружевным воротником ей очень идет. Не удивлюсь, если к ее внешнему виду приложила свою ухоженную руку «герцогиня». Делаю ей комплимент, она смущенно улыбается:
– Алексей, а ты случайно не знаешь, где твою книгу можно купить? В один магазин зашла, там сказали, что уже все давно продали.
Мое лицо заливает краска стыда. Вот же я поросенок неблагодарный!.. Совсем забыл, кому обязан своим успехом. Даже и не вспомнил, что нужно отвезти ей пару экземпляров. Они ведь так и лежат где-то у Федина.
– Ася Федоровна, я обязательно вам принесу книгу, вот дайте только до Союза Писателей доехать!
– Ну, что ты… – снова смущается она – Я бы и купила, только не знаю, где.
– Поищу сегодня по книжным – виновато вздыхаю я. А мне не в книжные нужно – к Мезенцеву.
К нему и еду сразу после Иванова. Благо санкция на встречу есть, да и от Новокузнецкой до Лубянки две остановки с одной пересадкой. На Волге бы за четверть часа долетел. Но где сейчас та Волга? Небось, Димон ведет ее по ухабам трассы где-нибудь в районе Орла или Тулы.
К моему удивлению Мезенцев принимает меня почти сразу. Несмотря на людей в приемной. И я еще с порога ему заявляю:
– Встреча Иваном Георгиевичем санкционирована!
Мезенцев выглядит замотанным, но зато виден легкий загар. Успел немного подкоптиться у Хрущева на даче.
– Ну, раз так, то пошли, угощу тебя обедом в нашей столовой. Генерал вызывает секретаря – не Фомина, опять нового – просит того сдвинуть график встреч. Мы через отдельный выход кабинета, пешком по лестницам поднимаемся на пятый этаж. Встаем в очередь на раздаче. Народ спереди и сзади ничуть не удивлен.
– Как только вступил в должность – тут же отменил все эти спецстоловые и спецателье.
Мезенцев берет салат Оливье, борщ, котлету с пюре, компот из сухофруктов. Я зеркально повторяю его заказ и мы быстро находим столик. Единственная привилегия, которую я замечаю – генералитет обедает в отдельном зале, который символически отделен от основного «шахматной» стенкой с цветами в кашпо.
– Как-то небезопасно все это – я поглядываю по сторонам – Тут слышны застольные разговоры.
– Помещение прослушивается и все об этом знают – отвечает генерал, приступая к салату – Так тренируется дисциплина. Наболтал лишнего…
– …отправляйся проверять прописку у белых медведей – смеюсь я, начиная с борща.
– Вроде того. У нас тут правда шумоподавление стоит – Мезенцев кивнул на потолок.
В генеральской зоне и, правда, над столиками висели слегка гудящие широкие лампы, похожие на вытяжки.
– Так что давай, говори, что у тебя.
Я рассказываю про Москвина, Мезенцев, поглощая салат, внимательно слушает.
– Это даже любопытно будет поиграть – резюмирует он – Кто-то под меня роет, да еще так топорно. Проверяют реакцию. Пока повременим давать по ушам, повстречайся с этим лейтенантом.
– А что ему рассказывать? – я отставляю пустую тарелку из-под первого и принимаюсь за оливье.
– Что я тебе скажу. Подкинем им пару «уток», посмотрим, где в ЦК или бери выше – в Политбюро – это всплывет. Вот не верю я, что все это личная инициатива Москвина…
Мн-да… Вот тебе и должок. Но деваться некуда – Марине я пообещал прилюдно решить вопрос.
Кратко пересказываю ему вчерашний разговор о письмах в защиту Бродского. Вношу свое предложение освободить его по-тихому и передать на поруки Союзу писателей.
– Федина беру на себя.
– Если бы ты знал, Леша, как не хочется лезть во все это… – Мезенцев тяжело вздыхает, пьет, морщась, компот. Потом все-таки берет письмо в руки, быстро проглядывает.
– Но ведь надо, никуда не денешься – дожимаю я генерала.
– Надо. Но ты же не дурак, должен понимать, что сталинские репрессии интеллигенция все равно советской власти никогда не простит. По крайней мере – не это ее поколение. Потому что чисто по-человечески невозможно простить те несправедливость, унижения и бесцельную смерть своих близких.