11 глава
Обратный путь выходит даже более напряженным, чем сама дорога в Мюнхен, когда я думала, что меня ждет смерть от руки Алексова отца, но, нет, не убил, даже вот с сестрой познакомил… Хотя так и не сказал, что это была именно сестра. Да и пусть, зато та рассказала мне много интересного про него самого, наверное, поэтому тот сидит такой смурной и невеселый — боится, что я владею секретной информацией. Разрабатывает план моего убийства? Или что там еще происходит в его серьезной голове…
А вот Алекс счастлив — это понятно уже по его восторженному голосу, которым он живопишет нам процессы окукливания и вылупления бабочек, а также процессы их дальнейшего кормления и транспортировки к местам намечающихся торжеств. В эти полтора часа на трассе Б9 я узнаю о бабочках больше, чем за всю свою предыдущую и, возможно, последующую жизнь в целом…
И как долго они живут, бабочки, я имею в виду? — прерываю я в какой-то момент длительный монолог парня, и тот, сверкнув на меня глазами, говорит: — От семи до десяти дней в среднем. А что?
Да ничего, — горестно вздыхаю я. — Их жизнь быстротечна и мимолетна, как и любое счастье на этой бренной земле!
И с чего это вдруг такой пессимизм, подруга?
Это не пессимизм, Алекс, — снова вздыхаю я, — это отравление… реальностью.
Тот улыбается и пихает меня локтем в бок.
Что? — отзываюсь я убитым голосом. — Хватит измываться над моим бедным телом.
Твое тело переживет… Послушай, — он снова тычет меня в бок, — будь выше этого… Не хандри.
И выше чего, по-твоему, я должна быть? — любопытствую я у него.
Выше этой скучной реальности, конечно — будь нереально крутой, нереально… умной, вообщем просто нереальной…
Дурой. Такой вариант подойдет?
Алекс смотрит на меня крайне насмешливым взглядом.
А что, такой вариант вполне стоит обдумать! — ехидничает он, и мы наконец съезжаем с автобана.
Распрощаться с Зельцерами у подъезда моего дома, как я изначально планировала, у меня не получается: впопыхах наших утренних сборов я позабыла в гостевой комнате рюкзак со всеми своими вещами, то есть и с ключами от квартиры тоже. Мне, конечно, могла бы открыть Изабель, но рюкзак все равно был мне нужен и потому пришлось ехать с Алексом и его отцом до самого их дома. Тот встречает нас светом одного-единственного одинокого окна в комнате наверху — в одной из спален, я полагаю — и едва мы открываем дверь и вваливаемся в прихожую, сверху раздаются торопливые шаги, а потом и сама Франческа показывается на лестнице… На ней длинный, развевающийся халат из переливчатого шелка, который вспыхивает мириадами звезд при каждом ее стремительным шаге, приближающем ее к нам.
Дорогой! — кричит она нам еще на подходе, ну то есть не нам, конечно, а мужчине рядом со мной. — Дорогой, где ты пропадал? Я вся извелась от беспокойства. Дорогоооой, — это она уже повисает на Адриановой шее и стонет от избытка нежности. По крайней мере именно так я трактую ее переливчивое «дороооогой»… А та, продолжая висеть на мужской шее (ха, прямо каламбур какой-то!), уже косит на меня подозрительным взглядом, и я невольно холодею — неужели обнаружила зеленое платье раньше, чем я смогла покинуть этот дом навсегда?
Извини, забыл телефон дома, — отвечает ей Адриан, почти отдирая от себя любвеобильнуюе итальянку. — Пришлось срочно ехать в Мюнхен… Надеюсь, ты не очень сильно скучала тут без меня?
В Мюнхен? — восклицает та в своем обычном слегка полувосторженном стиле. — Я думала, мы должны быть там завтра.
Извини, — просто разводит руками ее мужчина, и я благодарна ему за это намеренное умалчивание.
Могу я забрать свои вещи? — интересуюсь я, лелея единственное желание поскорее убраться подальше с Франческиных глаз.
Конечно, а потом я отвезу тебя домой.
Я открываю было рот, чтобы начать обычные в таких случаях препирательства, но слегка хрипловатый голос с нижней ступеньки лестницы вдруг произносит:
Я могу сделать это вместо тебя, Адриан. Если ты, конечно, не против?
Только теперь я замечаю темную фигуру, притаившуюся там, подобно хищнику — в темных джунглях. Юлиан. Мое сердце пропускает удар… Нет, только не это, стону я в этот самый момент: я не готова сегодня к новым треволнениям, а поездка до дома в одной машине с предметом моих давних девичьих мечтаний — это, определенно, то еще треволнение.