Я знакомлю всех с моей новой девушкой! — с чрезмерной веселостью, так не вяжущейся с общим настроением на кухне, произносит Юлиан. Такое чувство, словно он получает от всего происходящего некое извращенное удовольствие… Только с чего бы? Почему?
С твоей новой девушкой? — вопрошает Франческа с холодным блеском в глазах, который, подобно клинку, пронзает меня почти насквозь.
Да, прошу любить и жаловать, — он посылает итальянке зловеще-предостерегающий взгляд, за который я ему невольно благодарна. Без его защиты мне в этом доме лучше не появляться, это точно.
Адриан, — Франческа поворачивается к своему возлюбленному, полная праведного негодования, которое старательно пытается скрыть, — не пройдешь со мной в библиотеку… Хочу обсудить с тобой одно дело…. наедине.
И прежде, чем тот успевает ответить, Юлиан хватает меня за руку и тащит прочь из комнаты.
Нам тоже есть что обсудить… наедине, — кидает он на ходу, ни к кому конкретно не обращаясь.
Я слышала, что в прежние времена провинившегося солдата проводили сквозь строй, в котором каждый должен был сечь его плетью и все равно, как тот перенесет подобное наказание — выходя в этот момент из кухни вслед за Юлианом, я ощущала себя тем же самым проштрафившимся солдатом, только секли меня не плетьми, а холодными, недоуменными взглядами. И, поверьте, они ранили ничуть не меньше настоящих плетей!
Так и остались мы с тобой без попкорна, — сетует Юлиан, усаживая меня прямо на свою кровать. В любой другой раз подобная вольность заставила бы меня мучительно покраснеть и начать заикаться, словно при встрече со страшным серым волком, но в моем нынешнем душевном состоянии кровать Юлина — это меньшая из всех возможных моих проблем. Они ведь не думают, что я дружили с Алексом только ради самой этой перспективы сидеть на Юлиановой кровати? А ведь Адриан напрямую спрашивал меня об этом — и вот…
Мне надо поговорить с Алексом! — выдыхаю я стремительно, вскакивая с кровати. — Пожалуйста…
Но Юлиан ловит меня за руку и притягивает в свои объятия.
Неужели ты станешь тратить время на моего братца, когда прямо здесь в этой комнате рядом с тобой есть я? — вопрошает он призывным, соблазнительным голосом. Я не успеваю опомниться, а его руки уже пробираются под мой свитер и начинают поглаживать обнаженный живот.
Что ты делаешь? — тоже любопытствую я, начиная нервно похихикивать.
А что я делаю? — самым невинным голосом откликается Юлиан. — По-моему, то самое, о чем мечтат каждая девчонка, находящаяся рядом со мной… Разве нет?
Приступ хихиканья грозит перерасти в настоящий хихикающий припадок, когда дверь комнаты неожиданно распахивается и делает это так стремительно, что буквально припечатывается в несчастную стену за ней — с потолка вот-вот может посыпаться штукатурка.
Ах ты мерзкая, маленькая дрянь! — истерически орет на меня Франческа, швыряя в лицо смятый кусок зеленого шелка, в котором я безошибочно узнаю заимствованное у нее зеленое, вечернее платье. — Думала, сможешь скрыть это от меня? Думала, я не узнаю, как ты тайком пробралась в мою гардеробную и украла одно из моих любимейших платьем? То самое, про которое еще моя мама сказала, что никогда не видела ничего красивее… Так бы и расцарапала твои бесстыжие глаза, мерзкая воровка! — шипит она, вскидывая обе руки и сжимая пальцы на них с таким яростным видом, словно в каждой из них лежит мое трепещущее сердце. — Ты хоть знаешь, во сколько оно мне обошлось? — И тут же отвечает: — В три тысячи евро. А ты превратила его в жалкий клочок туалетной бумаги… — От злости у нее так перекашивает лицо, что я с трудом узнаю в ней прежнюю Франческу Барбиери, которой всегда невольно восхищалась; стискиваю пальцами злополучное платье и только тут замечаю, что рука Юлиана все еще находится под моим свитером, чем он беззастенчиво пользуется, продолжая водить пальцем по моей покрывшейся «мурашками» коже. Я даже не уверена, вызывают ли эти «мурашки» сами его прикосновения или причиной тому то сытое самодовольство, с которым он смотрит сейчас на разъяренную женщину на пороге своей комнаты.
Я уже почти готова начать лепетать извинения, когда Юлиан вдруг подается еще ближе ко мне, утыкаясь носом в мою раскрасневшуюся от стыда щеку, потом втягивает носом воздух, словно кот, учуявший дивный сметанный запах, и произносит:
Франческа, тебя разве мама не учила, что врываться в чужую комнату без стука невежливо… и даже опасно — можно увидеть нечто, не предназначенное для чужих глаз. Не могла бы ты выйти и закрыть за собой дверь… пожалуйста.