Высокий брюнет с зелёными глазами, и лицом не хуже вышел, и дед его по матери, то есть, прадед мой по бабушке, был тоже из таких же интеллигентов, работал архитектором. И бабуля-покойница моя была той же породы. Как её мать, она была круглолицей и пышнотелой красавицей с карими глазами и волосами того же цвета, и как отец, была тихой и спокойной, даже мата себе не позволяла. Книги любила, от того и работала в библиотеке. Так что отец мой был добрый и красивый в мать свою, и с характером и принципами в отца. Вот как познакомились мой отец и Дарья Арбатова: это был день рождения школьного приятеля отца с параллельного класса, а Арбатова одноклассницей того приятеля. И хотя приятель её охарактеризовал, как ветреную, ленивую, малообразованную девицу, потому что она после школы нигде не училась и работала техничкой в той же школе, где училась, девицу, цель жизни которой муж-буржуй и чьи интересы лишь в кино, вещах и журналах. Но что это всё значит, когда влюблён! – Кутузов отпил ещё чая и продолжал.
– В тот вечер она сидела в углу тихо, одетая в чёрное платье, и смотрела журнал. Отец подошёл к ней, заговорил и сразу же влюбился. А дальше всё по известному сюжету: прогулки, кино, кафе, первый поцелуй…
И вот плод любви моего отца сидит перед тобой. Дарья Арбатова была, как говорят в науке и врачи, моей биологической м-матерью, – злобно протянув последнее слово, сказал Кутузов. – О своей беременности она написала в письме отцу в училище, спустя месяц, как он уехал. Отец был человеком чести, настоящим мужиком, не чета вашей братии, рыцарем, пожертвовавшим военной карьерой ради любимой.
Он оставил училище, женился и пошёл в милицию опером работать… одним словом, хотел всё по-людски сделать. Однако, спустя полгода после моего рождения, нас с отцом бросили. Я бы сказал лучше – предали. Понятно дело: я – нежеланное дитя, отец – не Рокфеллер, да и что ей шалаш в три комнаты… ей же виллу или дворец надо.
Отец тяжело переживал развод, болезненно. Ведь любил её, с-сучку, – опять зло протянул Кутузов. – И вот тут проявилась ещё одна его черта, достойная мужчины, которая у меня вызывает уважение: сила духа. Он отдавал себя всего работе и мне, чтоб не запить. Слава богу, его старики нас не бросили, помогали, как могли – нечужой ведь я им. Отец во мне видел продолжение своих дел, хотел, чтоб я был военный, даже в Суворовское меня отдал. И я решил после службы пойти в военное в память об отце.
Вскоре душа отца была исцелена от тоски и печали, хотя память ничего не забыла. Он вновь встретил любовь на своём пути, женился и был счастлив. Зоряна Николаевна Петровская – белолицая красавица с чёрными глазами и волосами- была отцу самой любимой женой, а мне самой нежной матерью. Она была тоже из семьи интеллигентов – юристов, врачей и учителей, хотя и с более строгим взглядом на жизнь. Там порядок царил весьма конкретный, скажем, выучись, встань на ноги и далее живи как хочешь. Или вышла замуж, будь с мужам до конца. Одним словом, там не место гулящим и дармоедам, хотя любые проблемы решали мирно и жили, уважая друг друга. Вот из такой семьи была моя мать. Она работала учителем в школе.
Что касается наших отношений, она любила меня, отдавая всю свою душу, ласкала. Могла наказать за провинность, но всё же прощала. Зоряна не умеет злиться и быстро отходит. Я её тоже очень люблю. Но самой лучшей минутой для нас бывало, когда мы обнимемся, хотя бы раз за день, поцелуемся… Правда, я почему-то это делал всегда тайком, боясь, что, если отец эти нежности увидит, засмеёт. Отец, конечно, шутя, меня поддразнивал, потому что он был весёлый человек, но в то же время он понимал, что без материнской любви совсем плохо, и шутки его были безобидными.
– А откуда ты всё узнал, о чём мне рассказал? – спросил я Сашу, и он сказал, что знает, – всё из отцовского дневника, который он случайно нашёл в шкафу, между книг. Ответ его был так лёгок, будто он свалил с себя тяжесть.
– Если я в чём и виноват перед отцом и богом, – сказал Кутузов, – то лишь в том, что хотел знать правду. Мы были счастливы. Но этому счастью скоро пришёл конец…. За полгода до моего призыва отец погиб при исполнении. Хоронили его все…
Не было лишь той, которую он любил. А через месяц после его похорон объявилась она. Помню тот день, как сейчас, когда, придя домой от подруги, вижу в гостиной такую картину – На креслах сидят моя мать и эта особа… Хорошо одетая,
Ухоженная, увешанная, как ёлка, украшениями.
Они, видать, о чём-то говорили, ибо когда я вошёл, она подняла на меня свои глаза и заговорила со мной.
– Здравствуй, Саша, – начла она.
– Здравствуйте, с кем я говорю? – спросил я. Хотя узнал её.