На следующее утро я встал в семь и завтракал второпях, боясь опоздать на свидание к одиннадцати. Мне кажется, я смотрел на часы (интересно, где теперь эти часы?) через каждую минуту. Незадолго до десяти я уже был на Стрэнде и принялся шагать взад-вперед по небольшому отрезку улицы, боясь отойти от конторы дальше чем на бросок камня и в то же время стараясь не подходить слишком близко. Я купил новую пару перчаток. Помню, что они были оранжево-розовые, и одна из них разорвалась, когда я пытался ее натянуть, поэтому я надел вторую, а эту нес, скомканную, в руке. Когда осталось минут двадцать, я свернул в переулок, где находилась контора, и стал по нему прогуливаться, испытывая неприятное чувство, словно все его обитатели знают, с какой целью я сюда пришел, и тайком наблюдают за мной из-за своих штор и занавесок. Казалось, одиннадцать часов никогда не наступит, но вот наконец пробил Биг Бен, и я направился к двери, стараясь делать вид, что я только что здесь появился.
Но, подойдя к конторе, я обнаружил, что никого нет и дверь заперта. Сердце мое упало. Неужели все это было жестоким обманом? Неужели это новое разочарование? Или антрепренера убили? Или театр сгорел? Почему же их нет? Что-то из ряда вон выходящее должно было задержать их, иначе они не опоздали бы на такое важное свидание. Полчаса я провел в напряженном ожидании, и тут они появились, выразив надежду, что не заставили меня долго ждать. Я ответил «нет, нет» и пробормотал что-то насчет того, что сам только что подошел.
Как только все трое вошли в контору, меня представили антрепренеру, оказавшемуся актером, которого я часто видел на сцене, но который был вовсе не похож сам на себя, хотя он с успехом мог бы сойти за собственного сына: он был много ниже ростом и много моложе, чем ему следовало бы. Гладко выбритое лицо придает актерам такой моложавый вид. Сначала мне трудно было поверить, что молодые люди, которых я обычно встречал на репетициях, были на самом деле мужчинами средних лет и часто обремененными семьей.
В целом мой будущий антрепренер не оправдал моих ожиданий. В его одежде вовсе не чувствовалось того беспечного равнодушия к расходам, которое я искал в человеке его положения. Сказать по правде, вид у него был довольно потрепанный. Я объяснил себе это тем пренебрежением к внешнему виду, которое часто проявляют очень богатые люди, и стал вспоминать истории о миллионерах, которые ходили чуть ли не в лохмотьях; я вспомнил также, что однажды видел мать одной из наших ведущих бурлескных актрис и был удивлен тем, как она была плохо одета.
Они принесли с собой уже готовое соглашение, и мы с антрепренером собственноручно подписали его и обменялись экземплярами. Затем я вручил ему банкноту в десять фунтов, а он мне — расписку в получении. Все было совершено строго по форме. Соглашение в особенности отличалось точностью и простотой, с ним не могло возникнуть никаких недоразумений. В нем предусматривалось, что первый месяц я предоставляю свои услуги бесплатно, после чего мне будет положено жалованье, соответствующее способностям. Это мне показалось совершенно справедливым. Пожалуй даже, с его стороны это было несколько неосторожно, ведь я мог начать выдвигать требования. Но он сказал мне откровенно, что не думает, что первые два-три месяца я буду стоить больше тридцати шиллингов в неделю, хотя, конечно, все будет зависеть только от меня самого, и он будет даже рад, если дело пойдет по-другому. Я держался по этому поводу иного мнения, но оставил его при себе, решив, что лучше подождать и предоставить времени доказать мою правоту. Поэтому я сказал, что единственное мое желание — это чтобы все было честно и справедливо, и поскольку это было по всей видимости также и его желание, мы расстались лучшими друзьями. Он собирался открыть летний сезон через три недели, репетиции должны были начаться недели на две раньше. Значит, еще неделю мне предстояло оставаться ничтожеством, а потом я стану Актером!!![1]
Примечания
1
Мои друзья отрицают это. Они говорят, что я так и не стал актером. Я говорю, что стал, а мне как-никак должно быть виднее. — Прим. автора.
(обратно)