– Здесь согласен. Но вот, например, Бокаччо же написал «Знаменитых женщин».
– Редкостной дурости сочинение. Да и какой из него, к чертовой матери, историк? Ему бы пособия для начинающих инквизиторов сочинять…
– Ты что, с ума сошла? Какие еще пособия для инквизиторов? Писал человек веселые новеллы…
– Очень веселые. «Гризельда», например. Черт с ним, вернемся лучше к Раймунду с его счетными приспособлениями…
– К Альберту Великому с его рукотворно изготовленной служанкой…
– Не надо Альберта. Остановись на Раймунде.
– Да мне особо нечего сказать по этому поводу. Никогда я подобными материями не увлекался. Ты лучше скажи, откуда ты столько знаешь?
Возможно, на вопрос, заданный как бы в шутку, она ответит. Но она лишь пожала плечами:
– Сама удивляюсь…
Ночевать пришлось в лесу – до Бастиона они так и не добрались. Костер решили не разводить – все равно было бы больше дыма, чем огня. Поужинали хлебом и холодной говядиной, прихваченными на постоялом дворе, запивая все это пивом. Земля была мокрой, поэтому Оливер нарубил веток, на которые можно было лечь. Ему опять было лучше – у него имелся плащ, принять который в качестве постели Селия отказалась. Надо бы ей в Бастионе разжиться еще какой-нибудь одеждой – Бог знает, где снова застанет их ночь…
Они сидели в темноте – теперь темнело рано – на значительном расстоянии, не то что в Кулхайме, когда они инстинктивно искали прибежища друг у друга. Хорошо, что темно, и она не видит…
– Послушай… – Он едва не вздрогнул, услышав ее голос. Это была не ее манера начинать разговор. – Ты говорил о прорывах Темного Воинства в области Вала. Что тебе, собственно, известно об этом?
– Мало, – честно ответил он. – Почти ничего. Так, предположения…
– Пусть предположения. Есть примеры, в которых ты уверен… ну, предположительно уверен?
Он помедлил с ответом. Следовало соблюдать осторожность. Он помнил, чем кончилась их предыдущая беседа о Темном Воинстве. Такое чувство, что эта тема кровно ее затронула… хотя о реальных опасностях, угрожающих ее жизни, говорила бестрепетно.
– Хорошо. Вот одна история. В канонических списках «Крещения эрдов» она отсутствует. Но я ведь ищу неканонические… И встретил два варианта… Кстати, это в опровержение твоего утверждения, что историки никогда не пишут о женщинах… Если ты помнишь, эрды приняли крест в IX-Х веках от Воплощения, точнее время установить нельзя. Первоначальные нравы эрдов отличались исключительной жестокостью, даже для варваров. Но к этому времени – более четырехсот лет спустя после нашествия – их нравы смягчились.
– Ты, между прочим, говорил, что к этому времени эрды и карнионцы уже смешались.
– Я несколько упростил ситуацию. Так было в центральных областях. А на окраинах, в тех поселениях, где эрды жили обособленно, подобное вряд ли могло быть. Хотя, разумеется, влияние Карнионы ощущалось. Возможно, в этом самом смягчении обычаев. Так вот, у эрдов преступника, по тем или иным причинам сумевшего бежать из-под стражи, никогда не преследовали. Считалось, что он достаточно наказан своим изгойством, – жизнь была слишком сурова, да и климат тогда, судя по всем сведениям, был гораздо хуже. Жизнь в одиночестве была ужасна. Так считали эрды во время язычества. Итак, эрды стали отходить от прежней веры. И некое горное селение приняло крещение от миссионера, имя которого нигде не названо. Но «одна отроковица втайне продолжала исполнять поганые богопротивные обряды». И миссионер приказал схватить и заключить ее. «Тогда мать отроковицы, следуя пагубной слабости женской, что низменное чадолюбие превыше спасения души ставит», ночью отомкнула затвор и вывела дочь за пределы селения. И успокоилась, наверное, потому, что по прежним законам беглых не преследовали. Но прежние законы пали… Миссионер, понукаемый благочестивым рвением, отрядил погоню, и беглянку привели обратно. И казнили.
– Ее сожгли? – Голос Селии был лишен всяческих эмоций.
– В одном из списков сказано, что сожгли. Но в другом – а я думаю, он древнее – сказано, что жители деревни забросали ее камнями.
Он сделал паузу, ожидая вопроса. Не дождался.
– И тогда мать казненной, сказано дальше, продала душу дьяволу за возможность отомстить. Позднейший список этим замечанием и ограничивается. А в старом сказано: «Воззвала к демонам сильным, демонам древним, демонам злобным, алчба их ненасытима, жажда неутолима, уродство превосходит все, что глаза в силах вынести, душа человечья им приманка и поводырь». А дальше говорится, что силы сатанинские убили всех жителей деревни. До единого.
Селия в темноте повернулась – слышно было, как хрустнули нарубленные ветки.
– А если все до одного убиты, как же хронист узнал, что именно там произошло? Ведь «не осталось никого, кто мог бы возвестить».
– Сам удивляюсь, – сказал Оливер.
– И ты считаешь, что под демонами разумеется Темное Воинство?
– Похоже… Вряд ли хронист все измыслил – он бы не стал сочинять историю, где Церковь терпит поражение, недаром же этот фрагмент позднее был изъят… А потом, человечья душа, конечно, приманка для сатанинских сил, но с каких это пор им понадобился проводник, то бишь поводырь? Только если эти силы из другого мира. Женщина, не в силах отомстить одна всем жителям деревни, связанным кровью, совершила некий вызов… и, возможно, ей пришлось заплатить за него собственной душой. «Смерть открывает дверь, а жизнь ее закрывает…»
– Возможно, что, если бы моего ребенка убили, я сделала бы то же самое…
– То есть отдала душу за месть?
– За ребенка… Мне кажется, – она говорила медленно, с трудом подбирая слова, – ребенок для женщины и есть ее душа. Без него все остальное не имеет цены – жизнь, спасение, благосостояние… Вот за это вы нас всех и презираете – за низменность нашу.
– Селия, я…
– Речь не о нас с тобой. Кроме того, детей у меня нет, неизвестно, будут ли, и вообще, весь этот разговор представляет для меня чисто академический интерес.
– И где ты набралась подобных выражений?
– От тебя. Ты употребил его на четвертый день после нашей встречи.
– Ну и память у тебя! Немудрено, что ты столько знаешь. Впрочем, сказал же философ, что всякое знание есть воспоминание…
– Да, – сухо произнесла она. – Он это сказал. – И умолкла. Как будто Оливер, неведомо для себя, снова нарушил установившееся между ними доверие.
Поскольку она не собиралась продолжать беседу, после продолжительной паузы он сказал:
– Ладно. Давай спать.
– Я посторожу, – сказала она.
Почему, хотел было спросить он, ведь с тех пор, как они удалились от Белой дороги, этого «спать по очереди» больше не было? Или ему казалось, что не было?
– Лучше я.
Против ожидания, она согласилась:
– Хорошо. Ты первый. Потом я тебя сменю. И вытянулась на своей постели из веток. Он сидел, прислушиваясь, благо ничего не было видно в безлунной ночи. Селия, казалось, сразу уснула. Неприятная мысль: неужели за все время, что они вместе, она спит вполглаза? Или нет, с самого ее побега… сколько времени тому? Но за этот месяц он мог бы сообразить… на что годится со своей преданностью? Дурак – он дурак и есть. Немудрено, что она сразу же согласилась. Первая помощь, которую она от него увидела. Все остальное было только помехой. Не будет он ее будить. Пусть спит до утра.
Напрасно Оливер на это надеялся. Посреди ночи Селия проснулась как по команде. На его протесты зарычала:
– А ежели ты завтра в седле заснешь и свалишься? Он мне еще условия будет ставить!
Это была уже прежняя Селия. Пришлось подчиниться.
Весь день тропа шла на подъем, а к вечеру прибыли в Бастион. Это была странная деревня. Когда-то в незапамятные времена она и в самом деле представляла собой бастион – отчасти вырубленный в скале, отчасти надстроенный сверху. Пограничная крепость, расположенная здесь, была не самой мощной, но достаточной, чтобы гарнизон продержался до прихода войска. А потом граница ушла далеко на юг, гарнизон то ли перевели, то ли забыли сменить, и все понемногу пришло в упадок. Впрочем, названия «странной» деревня вряд ли заслуживала, хотя дома, точнее, халупы и были здесь построены террасами, если бы не здешний постоялый двор, который размещался в бывшей крепости, нависшей над всей деревней.